Старик сам открыл дверь Роберту, а малыш выглянул из гостиной — что это за чужой дядя пожаловал к ним в гости?
Увидев Роберта, старик просиял и рассыпался в светских любезностях. Да-да, он уже имел удовольствие встречаться с джентльменом в Вентноре по весьма печальному поводу (здесь старик, не закончив фразы, вытер слезящиеся слабые глаза). Не соизволит ли мистер Одли войти?
Роберт прошел в маленькую гостиную. Убогая мебель, стойкий запах дешевого табака и разведенного бренди, сломанные детские игрушки, сломанные глиняные трубки старика, разорванные, залитые бренди газетные листы, грязный ковер на полу.
Маленький Джорджи исподлобья взглянул на гостя. Сев в предложенное кресло, Роберт подозвал мальчика и, посадив его себе на колено, дал поиграть своей цепочкой от часов.
— Я приехал в Саутгемптон, — сказал Роберт, обращаясь к старику, — надеясь встретиться с вашим зятем. Он здесь?
— Сейчас нет. Но он был здесь.
— Давно?
— Нынешней ночью. Он прибыл сюда почтовым поездом.
— А когда уехал? Сразу?
— Он пробыл с нами чуть более часа.
— Черт побери! — в сердцах воскликнул Роберт. — Сколько мороки из-за этого парня! Что, в конце концов, все это значит?
— Разве вы ничего не знаете о его намерении?
— О каком намерении?
— О его желании уехать в Австралию.
— Я знаю, ему всегда хотелось этого, но почему дорожная лихорадка охватила его так внезапно и именно сейчас — вот вопрос!
— Он отплывает сегодня вечером из Ливерпуля. Пришел сюда в час ночи, чтобы, как он сказал, взглянуть на сына перед тем, как покинуть Англию, — покинуть, быть может, навсегда. Он пробыл здесь час, а потом поцеловал спящего мальчика и уехал из Саутгемптона почтовым поездом, что отправляется в четверть третьего.
— Что бы все это значило? Почему он покидает Англию в такой спешке? Почему не сказал ни слова мне, своему лучшему другу? Почему не захватил с собой никаких вещей, никакой одежды? Почему все оставил у меня? Тысяча почему и ни одного ответа!
— Мне кажется, мистер Одли, смерть Элен пагубно повлияла на его рассудок.
— Чепуха! Мозги у него варят не хуже наших с вами.
— Может быть, он напишет вам из Ливерпуля?
— Пусть только попробует не написать! Мы с ним всегда были добрыми друзьями — еще с той поры, как оба учились в Итоне. Не думал я, что Джордж Толбойз поступит со мной так некрасиво!
Едва эти слова сорвались у него с языка, как он уже пожалел о них и, едва преодолев охватившее его смущение, добавил:
— Понимаете, не похоже это на него. Не похоже все это на Джорджа Толбойза!
Услышав знакомые имя и фамилию, мальчик поднял головку.
— Так зовут меня, — сказал он. — Так зовут меня и моего папу, большого джентльмена.
— Да, маленький, твой папа приходил минувшей ночью. Он поцеловал тебя, когда ты лежал в кроватке, помнишь?
— Нет, — ответил мальчуган, покачав кудрявой головкой.
— Должно быть, ты очень крепко спал, дружок, и потому не видел своего бедного папочку.
Ребенок ничего не ответил, но, взглянув на Роберта в упор, внезапно спросил:
— А где та красивая леди?
— Какая красивая леди, малыш?
— Красивая леди, которая раньше часто у нас бывала.
— Это он вспомнил мамочку, — пояснил старик.
— И вовсе не мамочку! — решительно заявил мальчуган. — Мамочка всегда плакала. Я не любил мамочку…
— Замолчи, Джорджи!
— Не замолчу. Я не любил мамочку, а мамочка не любила меня. Она всегда плакала. Я спрашиваю о красивой леди, о той, на которой было красивое платье и которая подарила мне золотые часы.
— Он говорит о жене моего старого капитана. Прекрасная женщина! Она души не чаяла в Джорджи и частенько делала ему щедрые подарки.
— Где мои золотые часы? Я хочу показать джентльмену мои золотые часы.
— Я отдал их почистить, — сказал дед.
— Вечно они у тебя в чистке! — захныкал внук.
— Часы в полном порядке, уверяю вас, мистер Одли, — извиняющимся тоном пробормотал старик и, вынув копию закладной, выданной в ломбарде, протянул ее Роберту.
Закладная была выписана на имя и по поручению капитана Мортимера: «Часы, украшенные бриллиантами, 11 фунтов стерлингов».
— Мне часто не хватает нескольких шиллингов, мистер Одли, — развел руками старик. — Зять был ко мне великодушен, а другие… другие… С другими мне приходилось не сладко.
Старый лицемер произнес эти слова жалобным, плачущим голосом, но слеза, которую он смахнул на этот раз, была вполне искренней.
— Джорджи, голубчик, — обратился он к внуку, — пора баиньки. Пойдем дедушка проводит тебя. Извините, мистер Одли, я отлучусь всего на каких-нибудь четверть часа.
Мальчик охотно последовал за дедом. В дверях старик обернулся и ворчливо сказал:
— Не думал я, что на склоне лет поселюсь в таких трущобах, мистер Одли. Многим пожертвовал я на своем веку, но крест свой нес безропотно, и вот награда за все!
Дед и внук вышли. Одли остался один. Смеркалось. Сидя в кресле, Роберт скрестил руки на груди и уставился в пол отсутствующим взором.
Итак, Джорджа здесь нет. Уехал в Ливерпуль. Когда он, Роберт, вернется в Лондон, его, возможно, будет ждать объяснительное письмо. А может, никакого письма не будет, и они вообще никогда больше не встретятся.
— Подумать только, сколько переживаний из-за этого дуралея! — нахмурившись, пробормотал Роберт.
Прошло несколько минут.
— Табачищем, однако, тут воняет, как в пивной, — чуть слышно промолвил Роберт, обведя комнату глазами. — Покурю и я, хуже не станет.
Он полез в карман и достал коробочку с сигарами. За каминной решеткой еще теплился огонь. Чем разжечь сигару?
Роберт снова обвел комнату глазами.
На коврике перед камином валялся скомканный полуобгоревший клочок бумаги. Роберт поднял его и, разгладив, начал было сворачивать в жгут, но внезапно его взгляд, до этой минуты безразличный и рассеянный, скользнул по исписанному клочку, отметив на нем имя — точнее, часть имени — имени того, кем были заняты все его мысли.
Он поднес бумажку к окну и начал внимательно рассматривать ее при свете гаснущего дня.
Это был обрывок телеграфного сообщения. Верхняя его часть обгорела, но остальная, содержавшая самое главное, сохранилась.
…олбойз появился в прошлой ночью,
затем почтовым поездом уехал в Лондон, откуда намерен отправиться в Ливерпуль, а из Ливерпуля — в Сидней.
Дата, имя и адрес того, кто отсылал сообщение, сгорели в верхней части.
Роберт Одли стал бледным, как смерть.
Тщательно сложив драгоценную бумажку, он бережно положил ее между страницами записной книжки.
