же вечно растрепанный выдумщик и проказник. Но надо отдать ему должное, был он добрым, и активность его была только от избытка энергии, так и распиравшей его худенькое тельце.
Итак, вскочил у Степки на руке прыщик – вскочил и вскочил, дело житейское, как сказал бы Карлсон, еще один знаменитый проказник. Степка почесал его раз, почесал два, а поскольку он только что помогал отцу убирать навоз в коровнике, и руки у него были отнюдь не чистые, эта грязь и попала на ранку. Прыщик начал расти!
Степка сначала, как истинный мужчина, не обращал на него внимания – «само пройдет!» Но само не проходило! Тут Степка вспомнил о том, что мать его в таких делах советовала пожевать хлеба с солью и приложить к руке. Так он и сделал, и оно бы и помогло, если бы тряпочка была чистой. Но Степка взял первую попавшуюся под руку, а попалась ему какая-то грязная тряпица, и привязал хлеб. Сначала ему стало легче, и он успокоился было, да и дел всяких разных мальчишечьих много – не до того!
Но прыщ явно не желал оставлять Степку в покое и продолжал расти! Рука не только не перестала болеть, но стала воспаляться и гноиться, дергаться, прыщик превратился в полноценный прыщ, опухоль шла все дальше и дальше.
Степка уже не мог терпеть боль и хоть и скрывал свои страдания, ходил грустный и притихший, чем и вызвал подозрения отца. Лукашик заставил мальчика показать руку и только ахнул! Сначала он тоже попробовал обойтись своими силами и силами Алеси, но процесс уже пошел, как говорил знаменитый политик, и рука разболелась еще больше.
Лукашик обратился к местному травнику, но тот не придал большого значения руке мальчишки, а промыл рану соленой водой и посоветовал наложить простую тугую повязку на недельку (!), еще и руки не помыл перед осмотром Степки, на что Лукашик обратил внимание, так как помещица всех заставляла мыть руки.
Лукашик сначала было вздохнул облегченно, надеясь, что помощь травника поможет, но, к сожалению, боль стала еще сильнее, а рука стала чернеть и пахнуть уже очень нехорошо. Тут-то и пришел Лукашик со Степкой к хозяйке и слушал ее ругань!
Но Наталья уже успокоилась и поняла, что Лукашик и не виноват так уж сильно, он хотел как лучше, а получилось как всегда, прямо классика жанра по Виктору Степановичу Черномырдину!
Во-первых, запустил-то болячку Степка сам, Лукашик просто поздно ее увидел. Во-вторых, он пытался лечить ее так, как это принято было у крестьян – обращением к травнику и другими народными методами.
А что ему в тех условиях оставалось делать? Фельдшерско-акушерских пунктов еще нет – их начнет Николай II распространять, земских лекарей тоже нет – Александр II еще реформы не только не провел, он даже еще не родился.
А травник, к которому он обратился, и не помог вовсе. Вот Лукашик и пришел к своей хозяйке-помещице. А ведь помещикам, как правило, было все равно на болячки крепостных, и то, что Лукашик рискнул обратиться к ней, – отчаянный поступок, показывающий меру любви к сыну и заботу о нем. Да и видел он, что хозяйка его жене помогла, и к другим крестьянам благосклонно относится, подарки дарит, заботится об их нуждах. Вот сейчас и наступил момент истины – пришел к помещице Лукашик со своим горем, а что получил в ответ? Его обругали и обозвали, что называется, попал человек под раздачу.
Так что, проговорив про себя еще раз все, что она думает о данной ситуации, успокоившись и выдохнув все эмоции, Наталья успокоила и Лукашика, и Степку, и всех вокруг, сказав, что сама будет лечить ребенка. Она решила – вот способ «нос утрала», как говорила ее мама, доказать силу мази Вишневского и распространить ее дальше. Да и Степку она очень любила и спасти его хотела.
Поэтому, вызвав Фому, они приступили к обработке раны и лечению несчастного Степки, который, перепуганный, только дрожал от боли и страха за свою руку. Лукашика, который переживал больше сына, отправили домой, сказав, что он может прийти позже, чтобы узнать новости. Нечего было ему мешаться под ногами, да и хотелось использовать инструменты будущего из сумки «скорой помощи», которую Наталья перенесла и припрятала до поры и времени.
Фома под ее надзором промыл руку кипяченой соленой водой, прочистил и выпустил весь гной предварительно прокипяченными ланцетами из будущего. Конечно, их необычный вид вызвал у него интерес, но пока он промолчал, молчала и женщина. Она уже придумала предварительную легенду для них – мол, от дедушки остались, как и рецепты мази, это подарок от его друга-лекаря.
«Апостол» наложил повязку с мазью, чтобы снять воспаление, а Наталья еще втихушку сунула Степке порошок с антибиотиком, так как переживала, как мазь-заменитель сработает.
Надо отдать Степке должное, всю процедуру, довольно болезненную, он вытерпел стоически, только слезы невольно катились из его глаз. Женщина стала уважать ребенка еще больше и решила в дальнейшем присматривать за ним, почаще направлять его энергию в «мирных целях».
Наконец, все закончилось, и все оставили мальчишку в комнате «апостолов» под их наблюдением и лечением. Процедура утомила ребенка, и, накормив его кашей и напоив сладким чаем, его оставили в покое, и он крепко уснул на лавке.
А Наталья еще устроила для всех настоящий мастер-класс – достала старый дедов микроскоп, объяснила, что в него видны самые мелкие частички, и продемонстрировала всем смывы с грязных рук. Кишевшие там микробы она назвала «зверушками-микробусами», которые пожирают грязнуль изнутри, и те умирают от антонова огня, лихоманки и других болезней, или в лучшем случае без рук-ног идут просить куски по дорогам. Тут же она показала и смывы с чистых рук, и все убедились, что «микробусов» намного меньше. То же самое она сделала и с каплей сырой и кипяченой воды, и все, глядя в глазок, сами могли убедиться, что в кипяченой воде «микробусов» куда как меньше.
Дворовые испытали благоговейный страх, рассказали об увиденном всем в деревне, и Наталья с радостью узнала, что они стали чаще мыть руки и пить только кипяченую воду. Единственное, что ее огорчило – известие, что Лукашик выпорол Сцяпанку и за то, что сразу ему ничего не сказал, и за то, что воспользовался грязной тряпкой, да и просто снимая свой страх и переживание. Правда, тут же его пожалел и предупредил, чтобы он больше так не делал.
Сцяпанка порку воспринял как справедливую, а вид страшных зверьков-«микробусов» так его впечатлил, что он
