Ознакомительная версия.
— Его перевели в частное учреждение в Бери-Сент-Эдмендсе[9]. Это хорошее место, где заботятся о таких людях, как он. Генри решил, так будет лучше. Мне жаль, что вы не знали.
Она видела, каким огромным сюрпризом это для него оказалось.
Дженивра всем сердцем сочувствовала сейчас Эшу. Несмотря на возмутительное поведение и попытки откровенного флирта, он не совсем пропащий. Любит брата. Повинуясь внезапному импульсу, она положила руку ему на плечо.
— Я могу отвезти вас к нему, если вы хотите.
Он молча кивнул.
— Алекса привозили домой на похороны?
— Нет, я предложила за ним съездить, но надо было столько всего сделать, и Генри решил….
На этих словах Эш взорвался. Его тихая сдержанность уступила место настоящей буре.
— Я больше не хочу слышать «Генри решил», достаточно!
Алекс должен был находиться в Бедивере, попрощаться с отцом. Ему следовало оставаться здесь всегда, а его сбагрили чужакам, отреклись, будто он никогда и не существовал. Это его дом. Здесь он в безопасности.
Эш склонил голову, крепко зажмурив глаза и сжав кулаки. Она видела, как нервно дергается его щека, как он яростно стремится удержать контроль над собой.
— Миссис Ральстон, прошу простить меня.
Он не ждал ответа. Резко развернулся и быстрыми шагами двинулся прочь, опасаясь не успеть добраться до своей цели, прежде чем сломается и поддастся поглотившим его эмоциям. Она призвала на помощь всю волю, чтобы не побежать за ним. Оказалось достаточно пару раз заглянуть за внешний фасад, и стало очевидно: Эш Бедивер вовсе не такой, каким пытается казаться. И помоги ей Господь, это открытие сделало его лишь еще неотразимее. Повеса с душой — большая редкость.
«Как же так получилось?» Уже не первый раз он задавал себе один и тот же вопрос. Эшу очень хотелось что-нибудь пнуть, кого-нибудь ударить, сделать нечто грубое и жестокое, настолько велики были его гнев, ярость, печаль. Однако на обширной равнине, оставшейся от некогда красивейшего парка, ничего подходящего не попадалось. Оставалось бежать, что он и сделал, едва оказался вне пределов видимости Дженивры. Тяжелые сапоги были не лучшей обувью для бега, однако Эш отбросил неудобства и помчался, стремительно передвигая ногами в ускользающей надежде на то, что движение позволит хотя бы ненадолго сдержать бившие ключом эмоции.
Все, что он столь тщательно скрывал в себе, с момента приезда, грозило вырваться наружу. Дьявол, и это не пустые опасения, взрыв неминуем. Эш слишком долго сдерживался. Сдерживался, чтобы покинуть спальню леди Харгрув, добраться до дома, попытаться вникнуть в сложившуюся ситуацию. Время вышло.
Его чувства, которых, по мнению лондонского света, не существовало вовсе, дождались своего часа. Он не выдавал их в тот день, когда стрелялся с двадцати шагов с лордом Лонгфилдом после обвинений, брошенных за игрой в карты, или когда на крутом повороте подрезал экипаж лорда Хэдли во время сумасшедшей гонки, которая могла стоить ему жизни. Но, боже мой, они настигли его сейчас.
Эш не осознавал, куда направляется, только бы оказаться как можно дальше от Дженивры Ральстон и ее серых глаз, которым, оказалось, открыто слишком многое, дальше от милых наивных тетушек, надеявшихся на его поддержку, дальше от Генри и его вероломной жажды наживы, дальше от Бедивера и связанных с ним обязанностей и ответственности.
Каким бы бесцельным ни было его бешеное бегство, Эш не удивился, когда ноги его принесли в единственное место, где он еще не побывал, — семейный мавзолей. Эш прислонился к каменной стене, пытаясь восстановить дыхание. Напряжение и бег почти лишили его сил. Эш не бывал в этом месте с юности. В раннем детстве они часто играли здесь с Алексом, а позднее устраивали дружеские соревнования в догонялки.
Дыхание постепенно пришло в норму, и Эш уселся на каменную скамейку, стоявшую немного под углом, чтобы открывался лучший вид на фамильный мавзолей — красивое здание с классическим куполом и палладианскими[10] колоннами. Величественная усыпальница многих поколений мужчин семейства, нашедших здесь покой еще задолго до того, как Бедиверы получили право на графский титул.
Эш полагал, что именно потому ему так нравится называться «мистер Бедивер». В историческом масштабе титул графов Одли пришел в семью сравнительно недавно, не более четырех поколений назад, в отличие от фамилии Бедивер, столь же древней, как старушка Британия. Во времена их с Алексом отрочества братьям нравилось думать, будто они потомки сэра Бедивера, рыцаря Круглого стола короля Артура[11]. Возможно, это и неправда. Но кто знает? Воспоминания успокаивали его бурлящие эмоции.
Эш еще не был готов войти внутрь. Он поднял с земли небольшую деревяшку и вытащил из кармана нож. Сидя на старой скамейке, спокойно строгал кусок ветки, мысли бежали своим чередом. Во всем виновата гордость — настоящее наследство рода Бедиверов. Та самая гордость, что заставила его прапрадеда сплотить графство, а двадцатилетнего Эша выгнала из дома.
Несомненно, та же гордость надоумила его отца устроить последнюю рискованную партию, ставкой в которой стало будущее Бедивера. Не желая признать тот факт, что блудный сын не вернется вовремя, чтобы все исправить, отказываясь смириться с поражением перед лицом финансового краха, отец нашел способ обойти закон о наследстве и подтолкнуть Бедивер к будущему, каким бы неопределенным оно ни было. Рисковая игра.
Эш почувствовал привычную ноющую боль в правой руке и по старой привычке согнул ее. Холодная погода и грубая работа в саду, которую ему пришлось выполнять на этой неделе, пусть даже в перчатках, сильно ухудшили ситуацию. Последнее время он не щадил руку, перетруждая ее написанием многочисленных писем, садоводством и игрой на фортепьяно.
Обычно повседневный труд его не беспокоил, однако существовала большая разница между рутиной в Лондоне и изматывающей хлопотной деятельностью в поместье.
Эш сжал кисть другой рукой и медленно повернул ладонью вверх. Ее пересекала тонкая бледная линия, давний шрам, ставший за эти восемь лет почти невидимым, но незабытым. В этом тоже виновата проклятая гордость Бедиверов.
Он устало выдохнул, белое туманное облачко повисло в холодном вечернем воздухе. Эш успел замерзнуть. Невозможно было далее оставаться в одной рубашке. Он зябко потер руками обтянутые бриджами бедра и поднялся. Пришло время наконец сделать то, что он откладывал с самого своего прибытия. Войти в усыпальницу и отдать долг памяти покойного.
Его не покидало ощущение некоей безысходности при виде целой жизни, нашедшей отражение в трёх лапидарных строчках, вырезанных на камне: имя, титул, даты рождения и смерти. Даже войдя в мраморный мавзолей, он не избавился от этого чувства. Эш скользнул взглядом по датам в самом последнем ряду. Его отец, конечно, здесь. Место его упокоения отмечала мраморная мемориальная табличка, на которой были выбиты даты жизни: «7 февраля 1775 — 25 января 1834». Эш поднял руку и коснулся высеченных цифр, переживая ураганный всплеск эмоций. Он не приходил сюда раньше не потому, что ему все равно или он занят делами поместья и его живых обитателей. В конце концов, мертвые могли подождать. Они уже никуда не спешили… Нет, Эш не обманывал себя ложными объяснениями, понимал: стоит ему здесь появиться, он сорвется.
Ознакомительная версия.
