Она поприветствовала констебля, по своему обыкновению, сдержанно. Пригласив его сесть, она объяснила, почему именно с нею ему придется говорить сегодня.
— Как вы, возможно, знаете, — сказала она, — мои братья уехали во Францию по делам, связанным с возвращением отца.
— Да, я слыхал о помиловании сэра Роберта. Когда они уехали?
— Два дня назад.
— И когда вы ожидаете их?
Серена украдкой изучала констебля. Он казался добродушным весельчаком — искрящиеся голубые глаза и багровый румянец. Пудреный парик сидел слегка набекрень, отчего сам констебль не внушал страха и выглядел даже комично.
Успокоившись немного, Серена ответила:
— Я не могу сказать наверное. Перед самым отъездом брату пришло известие, что отец слегка занемог. Ничего серьезного, поверьте. Сэр Роберт страдает подагрой. Как только ему полегчает и он будет готов к путешествию, братья вместе с ним вернутся домой.
— А госпожа Уорд уехала с ними?
— Нет. Кэтрин, то есть госпожа Уорд, и моя младшая сестра отбыли в Ривервью к детям. Я бы и сама поехала с ними, если бы не заболела моя кобыла. Голди так избалована, — пояснила Серена, — что никого, кроме меня, к себе не подпускает, вот мне и приходится лечить ее самой.
Ей было крайне неприятно изворачиваться и обманывать окружающих, но другого выхода у Серены не было. Она обещала Клайву, что они с Флинном возьмут на себя доставку «пассажира», и это, разумеется, означало, что она останется в Лондоне до окончания предприятия. Легкость, с которой все приняли ее оправдание, лишь усугубляло угрызения совести. Ей доверяли, и Серену это мучило. Если бы Кэтрин хоть немного воспротивилась, она, наверное, не чувствовала бы себя такой уж виноватой. Но Кэтрин только и сказала, что дети будут расстроены, однако они должны знать, что нельзя оставлять без помощи больную лошадь Серены.
— Надеюсь, ваша помощь оказала должное действие? — вежливо осведомился констебль.
Когда Серена последний раз видела Голди, та преспокойно жевала в стойле овес.
— Об этом еще рано говорить, — ответила Серена, стараясь выглядеть встревоженной, — она такая нервная… Беда с этими чистокровками.
Обмен любезностями окончился, и Серена не знала, о чем говорить дальше, а господин Лукас, казалось, не торопился с изложением дела.
Вспомнив о причине последнего посещения дома констеблем, она сказала примирительно:
— Флинн, по-видимому, снова ввязался в уличную потасовку? Поверьте, я его строго накажу. Будьте добры сообщить мне размеры ущерба, и я тотчас оплачу всю сумму.
Выяснилось, однако, что визит констебля не имел к Флинну никакого отношения. Господин Лукас надеялся застать Клайва. Именно этого Серена больше всего боялась.
— Клайва? Какое же у вас к нему дело?
— Милейшая мисс Уорд, вам не о чем беспокоиться. Мое дело к вашему брату касается другого джентльмена, его знакомого. Вам не приходилось слышать имя лорда Алистера Камминга?
Серена не только слышала имя лорда Алистера, она точно знала, где он сейчас находится. Это был тот самый «пассажир», доставить которого она обещала Клайву. Они с Флинном приняли его лишь сегодня утром, и в настоящее время он скрывался в одной из комнат дома на Уайтфрайерс-стрит. Ночью они должны были зайти за ним туда и проводить его на корабль.
— Вы говорите, он знакомый моего брата? Имя я, кажется, слыхала, но… — Она покачала головой. — Сожалею, но ничем не могу вам помочь, господин Лукас.
Они еще немного поговорили о каких-то пустяках, и констебль очень скоро откланялся.
Когда через некоторое время в голубую приемную вошел Флинн, он застал Серену погруженной в размышления о недавней беседе.
— Что ему было надо? — без обиняков спросил Флинн.
В нескольких словах Серена изложила ему цель посещения констебля.
— Не нравится мне все это, — нахмурившись, сказал Флинн.
— И мне не нравится, — беспечно отозвалась Серена, — только что особенного может случиться? Не станет же констебль подозревать женщину. А мы не можем покинуть бедного лорда Алистеравбеде.
— Почему? Он же мужчина! Пусть сам выпутывается, вот что я вам скажу.
— Флинн, как ты можешь. Он же совсем ребенок.
— Он солдат, и лет ему не меньше, чем мне. Если он нужен Делу, не станет же он прятаться за женские юбки!
Серена не слушала его.
— Дай мне пять минут — я только сниму кринолин, — и мы пойдем.
— Ну уж нет! Никуда мы сегодня не пойдем. Я не собираюсь класть голову под топор ради какого-то предателя, даже если это приятель вашего братца.
Серена насмешливо улыбнулась.
— Можешь не беспокоиться, Флинн. Топор тебе не грозит. Простолюдинов вешают.
Он проводил ее взглядом, а на губах его играла усмешка, которая заставила бы Серену глубоко призадуматься, если бы только она ее заметила.
В карете, направлявшейся к Флит-стрит, Флинн снова пустился в пространные рассуждения о бессмысленности риска, которому они подвергали свои головы. Серена не прерывала его. Она сосредоточенно прилаживала белую полумаску с перьями, заимствованную из сокровищницы аксессуаров Кэтрин. Светские дамы нередко появлялись в городе ночью в масках, позволявших им остаться неузнанными.
Из угла кареты голос Флинна звучал мрачно:
— Послушайте, у меня лопается терпение. Ну что прикажете с вами делать?
Серена взглянула на него и сухо сказала:
— То же самое и я могла бы тебе сказать. И вообще, Флинн, если ты и впредь собираешься позволять себе подобные вещи, ты плохо кончишь.
Флинн расплылся в улыбке, догадавшись, что она имеет в виду его любовные похождения среди дам ее круга.
— И что же я такое себе позволяю? — поддел он Серену.
— Ты забываешь, как должен себя вести, — огрызнулась она.
— Это не единственное, о чем приходится забыть, — парировал он. — Нечего сказать, приятная у меня собеседница!
Когда Серена обиженно поджала губы, он расхохотался и, вскочив, забарабанил по крыше, требуя остановить карету.
— Но ведь это еще не Уайтфрайер-стрит, — удивилась Серена. — Почему мы остановились?
— Пошевелите мозгами. — Флинн порылся в кармане и извлек толстый кошель. — Мне не нравится вон тот констебль. Уж больно у него хитрый вид.
— Думаешь, он за нами следит?
— Я в свои двадцать лет еще не настолько выжил из ума, чтобы забывать поглядывать через плечо.
Спрыгнув на тротуар, Флинн неузнаваемо преобразился. И расплачиваясь с кучером, и помогая Серене сойти, он являл собою образец почтения: хорошо воспитанный лакей, знающий свое место.
Дойдя до Бувери-стрит, они свернули в переулок, мрачный и грязный, с увешанными стираным бельем веревками, протянутыми от окна к окну. Сделав несколько шагов, Серена поняла, что задыхается, и поднесла к носу надушенный платок, чтобы заглушить запах гниющих отбросов. Переулок жил своей жизнью. Тут и там попадались мужчины и женщины в разных стадиях опьянения. Из освещенных окон второго этажа бесстыдно высовывались полуголые девки, а у дверей их хозяева зазывали прохожих. У них дела, по-видимому, процветали.