— А почему ты жив? — вскинул глаза на хозяина таверны Батлер.
— Я? Черт его знает, просто, наверное, смерть как-то обходит меня стороной. Но чувствую, недолго мне осталось ходить на этом свете, ох, недолго.
— Ладно, не надо заводить эту заунывную песню, может, всем нам недолго осталось жить на этой земле.
— Ты-то, Батлер, совсем еще молод, к чему тебе все это? Чего ты хочешь добиться? Кому ты хочешь доказать?
— Никому и ничего, кроме одного человека.
— Кто же этот человек? — хозяин таверны посмотрел на Батлера с нескрываемым интересом.
А Батлер вновь затянулся сигарой и ткнул пальцем себя в грудь.
— Я этот человек. Понимаешь, я хочу доказать самому себе, что я настоящий, что я чего-то стою в этом мире.
— Самому себе? Зачем это доказывать? Ты же и так уверен, что ты хороший человек.
— Нет, если бы я не доказывал, то не был бы уверен. А так мне приходится рисковать, побеждать самого себя и доказывать, что я еще жив, что я не мерзавец.
— Откуда в тебе это? Для чего все это? Наверное, ты не самому себе пытаешься доказать, а кому-то еще, наверное, когда-то тебя очень сильно обидели?
— Да, ты прав, обидели и очень сильно.
— Кто же этот человек?
— Мне не хочется о нем говорить и вспоминать, если быть честным, не хочется…
— А ты расскажи, тебе сразу же станет легче, — хозяин таверны взял бутыль, оплетенную лозой и наполнил кружки.
— Нет, не надо, как-нибудь в другой раз. Может быть, мы встретимся, и я тебе расскажу.
— Навряд ли, уже много хороших людей появлялось у меня в таверне, они сидели, говорили со мной, обещали появиться еще когда-нибудь, но не появились. Кое-кто из них лежит на кладбище, на котором мы с тобой были, где похоронен только один человек, умерший от воспаления легких, а все остальные покойники — это жертвы.
— Да, городок у вас хоть куда, — посмотрев на хозяина таверны, заметил Батлер.
По площади кто-то проскакал.
— Как ты думаешь, — сказал Батлер, — это Бакстеры или Рохасы?
Хозяин задумался, почесал пальцем висок.
— Наверное, это Бакстеры. Ведь они переживают за сына, Рохасам и переживать нечего, только этот сумасшедший Рамон мечется из-за Морисоль.
— Красивая женщина, эта Морисоль, — улыбнулся Батлер.
— Тебе понравилась?
— Да, очень красивая женщина, я давно не встречал подобных. Она мне удивительно напоминает одну мою знакомую.
— И что же ты решил предпринять? — поинтересовался хозяин таверны.
— Предпринять? А почему я должен что-то предпринимать? А если серьезно, то я сейчас предприму, смотри, — Батлер поднял кружку и выпил ее до дна. — Видишь, я уже предпринял.
— Я не об этом у тебя спрашивал, хотя я уверен, что ты бы мне не сказал.
— Если бы я знал, что предприму сегодня или завтра, то наверняка рассказал бы тебе. Но поверь, я еще и сам не знаю.
— Ладно, давай, Батлер, пойдем ляжем спать. Ведь завтра наступит утро, и бандиты будут обмениваться захваченными людьми. Так что, думаю, зрелище нас ждет довольно интересное.
— Да, думаю, там обязательно произойдет что-нибудь запоминающееся, обязательно.
— А я боюсь, — сказал хозяин таверны, — как бы они не начали стрельбу, ведь и Бакстеры и Рохасы, особенно последний — сумасшедшие. Они могут из-за одного слова, из-за одного взгляда развязать настоящую бойню — и тогда в этом городке никому несдобровать.
— Думаю, до этого дело не дойдет, — сказал Батлер, — обменяются захваченными и все. Я считаю, еще не пришло время для открытой войны, но оно наверняка близко, я это чувствую, поверь.
— Даже если бы ты мне этого и не сказал, то я сам знаю, близится скорая бойня и к ней надо подготовиться.
— Вот и готовься заранее, — расхохотался Батлер.
Встав из-за стола и тяжело ступая, он направился вверх по лестнице в спальню.
Хозяин таверны тоже поднялся в спальню.
Батлер слышал, как тот долго не мог уснуть, нервно ворочался, вскрикивал во сне. Наконец, Батлер и сам не заметил, как уснул.
Колокол на выбеленной часовне начал раскачиваться, и весь городок заполнил его звон; он плыл над низкими домами, висел над всем притихшим, молчаливым городком.
Казалось, что все его жители знают, что на площади рядом с таверной должно произойти какое-то очень важное событие.
Многие из жителей выглядывали в щели, окна, смотрели на площадь, пытаясь рассмотреть, что же все-таки там происходит.
Но покидать свои дома, появляться на улице жители боялись, опасаясь выстрела, окрика, опасаясь того, что на выжженной солнцем площади их подстерегает смерть.
Казалось, что звон колокола на часовне разбудил немногих, а именно семейство Рохасов и семейство Бакстеров, которые должны были обменяться захваченными вчера пленниками.
Колокол продолжал раскачиваться, когда от дома Рохасов отделились четыре всадника и от дома Бакстеров тоже отъехали четыре всадника.
Остальные зрители этого странного спектакля стояли вокруг выжженной солнцем белесой площади, сжимая в руках револьверы и ружья.
Все были готовы к любым неожиданностям, каждый ожидал, что начнется пальба, и пуля может угодить именно ему в голову или в сердце, поэтому все были настороже, следили за движениями своих противников, опасаясь, что вот-вот у кого-то сдадут нервы, и он нажмет на курок.
Ретт Батлер проснулся задолго до того, как начал звонить колокол. Он обменялся с хозяином таверны несколькими несложными предложениями насчет погоды, насчет каких-то мелочей совершенно незначащих в этот день.
Он взял в полутемном помещении таверны стул с высокой спинкой и вынес его на крыльцо, поставил и сел. В руках Ретта Батлера была бутыль с вином, оплетенная тростником. Он пристально следил за малейшим движением на площади, он знал, что, кто и как приготовил сегодня.
Но и ему было очень интересно, чем же закончится все это представление, которое не было предназначено для посторонних зрителей.
Он сидел, раскачиваясь на своем стуле, доски крыльца скрипели, его рука крепко сжимала горлышко бутылки. В другой руке он держал небольшой стаканчик, который время от времени наполнял и подносил к губам, поправлял полы своей шляпы, чтобы солнце не так сильно било в глаза.
Он видел, как от дома Рохасов отделилось четыре всадника. В середине кавалькады ехал сын Бакстера, он был безоружен, на белом жеребце. Мужчины, сопровождавшие его, держали руки на поясах с револьверами, каждое мгновение готовые выхватить свое оружие и открыть стрельбу.
Батлер, наверное, был единственным человеком, который воспринимал все это зрелище спокойно. Он совершенно не волновался, как будто бы чувствовал, что все пройдет, как и должно было быть.
