— Вот оно что — тебе тоже хочется печенья?
Гермес гавкнул раз, потом другой, замахал хвостом и посмотрел на Грейс таким умоляющим взглядом, словно был зверски голоден.
— Но ведь ты только что слопал кусок сыра.
Песик поднялся на задние лапы, передние опустил Грейс на колени и, свесив уши, продолжал смотреть ей в лицо не мигая. Этим своим взглядом он сумел сказать многое: слопал всего крошечный кусочек, и хоть ростом не велик, аппетит у меня не меньше, чем у большой собаки.
— Гермес! — Кейт вышла из гардеробной, одетая в длинную, до пола, ночную рубашку. — Оставь в покое бедняжку.
— Но ведь он так убедителен, — со смехом сказала Грейс. — Можно дать ему печенье?
— Это его только раззадорит, но… ладно уж. Дай ему одно печенье, но больше не надо. Незачем баловать этого обжору.
Кейт обратилась к Марии:
— Гермес уже выходил на вечернюю прогулку?
— Да, Джем, наш младший слуга, тот, который занимается чисткой обуви, погулял с ним на заднем дворе.
— Отлично. Теперь он всю ночь проспит спокойно. Спасибо, Мария. Ты свободна.
— Вид у тебя не слишком сонный, Гермес, — заметила Грейс, когда Мария удалилась.
Она протянула собачке печенье, и Гермес выхватил его с жадностью, а проглотив угощение, слизнул крошки с ладони Грейс. Язык у него был шершавый.
— Господи, да уж кормите ли вы эту псину досыта, тетя Кейт?
— Еще как! Просто удивительно, как у него брюхо до сих пор не лопнуло.
— Да, я бы сказала… — Грейс повнимательнее пригляделась к ночной рубашке Кейт. — Где вы откопали это одеяние? Прямо-таки образчик старины.
— Так оно и есть. — Кейт уселась в кресло. — Эта сорочка и в самом деле старая, зато очень удобная.
— И очень изношенная. Если хотите, то, пока вы в городе, ее можно заменить.
Продолжить тему Грейс не удалось: Гермес прыгал возле самых ее колен, выпрашивая новую порцию угощения; она не устояла и отломила кусочек от печенья, который грызла сама. Песик выхватил его у нее из пальцев и отскочил к Кейт, чтобы съесть лакомство.
— Ну и ну! Неужели он думает, что я отберу у него добычу?
— Может, он понимает, что отпугнул удачу.
— Хм-м… — Грейс откашлялась. Отпугнуть чью-то удачу… — Я должна сказать… Если иметь в виду… — Она запнулась, потом заговорила быстро и горячо: — Мне очень жаль, что сегодня вечером со мной случилось такое. Просто не понимаю, почему так вышло. Я и раньше пила шампанское, но никогда не чувствовала себя так плохо.
— Даже немного шампанского может оказать сильное воздействие на организм. Ты что-нибудь ела во время бала?
— Н-нет.
— А в обед?
— Тетя, я вовсе не была голодна, просто очень нервничала — видимо, все дело в этом.
Кейт пожала плечами:
— Думаю, если бы ты поела, перед тем как пить шампанское, оно не подействовало бы так сильно. В следующий раз не пей на пустой желудок.
Мысль о том, чтобы выпить чего-нибудь покрепче, была Грейс отвратительна.
— Не стоит беспокоиться, тетя Кейт. Я больше никогда не прикоснусь к шампанскому. — Грейс потерла лоб ладонью. — Скажите, я очень скверно вела себя?
— Нет, ничего скверного в твоем поведении не было. Я даже не заметила, что ты выпила лишнее, пока мы не сели в карету, чтобы ехать домой.
— Это правда?
— Истинная правда. — Тетя Кейт поставила на стол свою чашку с чаем и наклонилась вперед. — Но если тебя это так встревожило, мы должны поговорить о том, что случилось.
Это прозвучало не слишком заманчиво. Неужели ей придется опять говорить о своем недомогании и, чего доброго, снова приносить извинения?
— Грейс, это касается барона Доусона…
Грейс почувствовала спазм в желудке. Недомогание вполне может повториться.
— А ч-что такое с бароном Доусоном?
— Он… Ты ведь понимаешь, что твой папа придет в бешенство, если узнает, что ты общалась с бароном Доусоном.
Папа… Барон Доусон.
Грейс тоже наклонилась вперед.
— Тетя, почему папа никогда не говорил мне о леди Харриет?
Выражение лица у Кейт сразу стало настороженным. Она откинулась назад, увеличив тем самым расстояние между собой и Грейс.
— Леди Харриет?
— Дочь лорда Уордема и мать лорда Доусона.
И любовь всей папиной жизни. А как же мама? Мать умерла во время родов, когда Грейс было всего два года. Грейс ее не помнила, но, разумеется, видела портрет в фамильной галерее. Миниатюрная женщина с рыжими волосами, большими карими глазами и серьезным выражением лица. Грейс считала, что папа больше не вступал в брак потому, что его сердце было разбито, когда она умерла. Вероятно, его сердце в самом деле было разбито, но только не из-за мамы.
Грейс снова ощутила спазм в желудке. Тетя Кейт старалась не смотреть ей в глаза, когда заговорила:
— Я полагаю, твой отец предал забвению эту старую историю.
— Если не считать того, что все еще носит траур в память о леди Харриет. — Голос у Грейс дрогнул. — Быть может, он не любил мою мать?
Вопрос был лишним, Грейс это знала, но все еще чувствовала себя обманутой. Тетя Кейт похлопала ее по руке.
— Я уверена, что он любил ее, Грейс. Я всегда считала, что у них были самые близкие отношения. Просто леди Харриет была его первой любовью, а первая любовь… — Тетя Кейт вдруг покраснела. — Она у всех и всегда бывает очень сильной. Ты не должна считать, что Станден до сих пор питает чувство к леди Харриет.
— Не питает? Так почему же он продолжает ненавидеть семью Уилтон?
Тетя Кейт невесело рассмеялась.
— Да потому что твой отец считает, будто Уилтон нанес несмываемое оскорбление его чести. Он не простил и не забыл этого, Грейс, вот почему тебе не следует поддерживать дружеские отношения с лордом Доусоном.
Грейс вздохнула. Тетя Кейт права. Любая разумная женщина поставила бы точку в отношениях с лордом Доусоном на весь остаток сезона. Помимо того, что папа ненавидит этого человека, ясно, что барон — личность чрезвычайно волевая, из тех мужчин, которые непоколебимо упорствуют даже в своих заблуждениях, и к тому же это мужчина, в присутствии коего она выпила слишком много шампанского.
К несчастью, Грейс никак не могла считать себя разумной. Нет, она скорее могла назвать себя в какой-то мере безрассудной, и тут совершенно ни при чем шампанское или какое-нибудь другое спиртное. Всему причиной барон, знакомство с ним, вальсирование и прогулка в парке отнюдь не ради изучения видов растений.
Поездка в Лондон оказалась маленьким окошком, узким прорывом в серой стене ее существования. Это проблеск волшебства, короткое прерывание в краю волшебных сказок и счастливых случайностей. И она будет радоваться этому так полно и так долго, как только сможет.
