— Добрый день, леди Микаэла. Оказывается, слухи, доходившие до меня, соответствуют действительности, как это ни печально.
— Добрый день, брат Коуп. Приятно вновь видеть вас. — Что было абсолютно не так. — Что за дело привело вас в Шербон? — спросила она, стараясь избежать темы ее собственного пребывания здесь.
— Никакого дела, дитя мое. Просто я наконец вернулся домой. Так как Шербон — древнее поместье, здесь местонахождение моего пастырства.
— О, я этого не знала, — заметила Микаэла, внутренне содрогнувшись. Ей хотелось закричать, сжать кулаки и топнуть ногой. Теперь она регулярно будет сталкиваться с убийственными воспоминаниями о помолвке Алана и собственном унижении. — Тогда добро пожаловать домой.
— Благодарю, миледи. Могу я присесть? — Монах указал на плоскую кучу сухой травы, недавно собранной Лео, словно просил разрешения отобедать за столом лорда.
— Конечно, — сказала Микаэла, хотя Лео уже тянул его обеими ручками на землю.
— Коп, сять — Эо вать сеты! — И он отошел в сторону, внимательно рассматривая все растения, хотя бы отдаленно напоминающие цветы.
Микаэла и брат Коуп несколько минут молча сидели рядом, наблюдая за малышом.
— Микаэла, дочь моя, во имя Господа нашего, что ты делаешь здесь, в Шербоне? — спокойно спросил монах.
— Что я здесь делаю? — так же спокойно повторила Микаэла, водя ладонью по хрустящей под боком траве. — Что я здесь делаю? Ну что ж, я надеюсь, что спасаю моих родителей от нищеты, вот что я делаю. Так как недавно меня освободили от моих обязанностей в Торнфилд-Мэ-норе. О чем вы, разумеется, знаете.
— Тебя не освободили от твоего положения в Торнфилд-Мэноре, — мягко возразил Коуп. — Я только сейчас из Торнфилд-Мэнора, и у тебя там по-прежнему есть дом, если ты пожелаешь вернуться. Шербон не место для тебя, а Родерик не тот человек, на которого можно положиться.
При упоминании Торнфилд-Мэнора у Микаэлы сжалось сердце.
— Почему? Что, я в самом последнем ряду знати на здешней земле? Глупенькая мисс Форчун недостойна такого знатного дома, как Шербон? У лорда Родерика слишком возвышенные запросы? — Она знала, что слова прозвучали так, словно она защищалась, но это ее не беспокоило.
— Вовсе нет, — поспешил ответить монах. — Ты очень особенная, дитя мое. Я знал это с самого твоего рождения. Но это место… — Он замолчал, оглядел заброшенный пустырь, и Микаэла поняла, что он видит перед собой обвитые вьющимися растениями древние стены, ощущает мрачную атмосферу этого места. — Это место наводнено призраками, за неимением лучшего слова. Много печальных и жутких вещей случалось в Шербоне. И Родерик — он не всегда был таким жестким человеком, как сейчас. До того как он отправился в паломничество, мы все связывали наши надежды с тем днем, когда он займет место отца. Тогда он был приятным и добрым. И всегда справедливым — на словах и наделе. Но, боюсь, сейчас он стал похож на отца в своих действиях и манере правления, поэтому мало надежды на то, что что-то может его изменить. Он весь в шрамах, и не только от физических ран.
— Я не знала Родерика Шербона до того, как приехала сюда, и никогда не встречала его отца. Поэтому воздержусь от оценки лорда Родерика, пока сама не узнаю его достаточно хорошо.
— Но, моя дорогая, — настаивал Коуп, — столько женщин, много опытнее тебя, осмелюсь заметить, попытались и… сбежали. Их было…
— Девяносто шесть, если быть точной, — беззаботно закончила его фразу Микаэла, срывая маленький, грубый, засохший листок с ветки и растирая его большим и указательным пальцами. — Я девяносто седьмая.
Некоторое время отец Коуп сидел молча.
— Твои родители беспокоятся о тебе. Особенно отец. Он знал Магнуса Шербона…
— Но Магнус Шербон умер, брат, — прервала его Микаэла. — И до сих пор у меня все шло хорошо. Для моих родителей и для меня нет иной надежды в этой жизни.
Коуп достал что-то из кармана сутаны.
— Может быть, это поколеблет твою решимость, дитя мое? — Он протянул собеседнице сложенный листок бумаги.
Ей не хотелось брать его, но все же она взяла письмо в руки и осторожно развернула его. Ее горло сжалось при взгляде на знакомый, изящный почерк Элизабет Торнфилд.
Дорогая Микаэла!
Почему ты уехала? Мне так грустно. Леди Джульетта ужасная. Я ненавижу ее. Пожалуйста, возвращайся домой. Пожалуйста.
Элизабет Торнфилд
Микаэла смахнула слезы, сложила письмо и вернула монаху.
— Ты не хочешь его сохранить? — спросил он, округлив глаза.
— Нет. Благодарю. — Она приложила к носу тыльную сторону ладони, не заботясь о хороших манерах. — Лорд Алан, вероятнее всего, будет недоволен тем, что его дочь послала мне это письмо. Полагаю, вы прочли его?
— Да, прочел. Сомневаюсь, что лорд Алан возразил бы, — он благословил меня на то, чтобы я передал его тебе.
Грудь Микаэлы наполнилась гневом при мысли о манипуляциях лорда Алана.
— Я постараюсь забыть о том, что прочла его. И если вас еще раз попросят что-нибудь передать мне, пожалуйста, не делайте этого.
— Микаэла…
— Лео, — позвала малыша Микаэла. Лео повернулся к ней. — Пойдем, нам пора возвратиться в замок.
Брат Коуп тоже поднялся на ноги.
— Не осуждайте лорда Алана за его выбор, Микаэла. Он сделал то, что считал наилучшим для всех обитателей Торнфилд-Мэнора.
— Несомненно. Вот почему меня больше нет в Торн-филд-Мэноре. — Лео бросился к Микаэле, уцепившись за ее юбки. Она взяла его за ручку и направилась прочь от Коупа, бросив ему: — До свидания, брат.
— Сиданя, Коп! — Лео обернулся, чтобы сказать слова прощания и помахать через плечо монаху. Затем его тоненький голосок, казалось, устремился вверх. — Эди Микэ-а пачет?
— Нет, Лео. — Микаэла шмыгнула носом и не посмотрела вниз, на мальчика, чтобы он не заметил ее слез. — Соринка попала в глаз, вот и все.
Что-то сильно огорчило мисс Форчун, и Родерик не мог не думать о причинах этого, так как совершенно точно был уверен, что это не из-за него.
Она плакала, пока наконец не уснула; это было заметно почти при полном отсутствии света в ее спальне, когда он смотрел на застывшую фигуру на постели через щель в балдахине над кроватью. Ее лицо на подушке было повернуто к нему, она лежала на самом краешке постели, сжимая в ладони покрывало. Тусклый свет из отдаленного окна освещал ее щеки и волосы, этого было достаточно, чтобы увидеть, как она плачет.
Так как Родерик был обречен проводить большую часть времени ночью, у него развилась необычная способность видеть в темноте.
