Вскоре после примирения с Морвенной Аларик был снова призван Вильгельмом для участия в походе на запад. Кампания затянулась на несколько месяцев. Внезапно пришла весть из дому, что леди Морвенна захворала и лучшие лекари герцогства приглашены для ее лечения.
Аларик скакал, не жалея лошадей. Примчавшись домой, он увидел, что слуги собрались в зале, некоторые тихонько плакали. Аларик бросился мимо них вверх по лестнице.
Морвенна лежала на кровати. Золотистые волосы ее разметались по белым простыням, обрамляя мертвенно-бледное, измученное лицо. Аларик упал на колени и сжал руки жены. Возле кровати безмолвно стоял лекарь.
— В чем дело? Что ее мучит? — спросил Аларик.
Лекарь жестом показал, чтобы он отошел от изголовья. Аларик бросил яростный взгляд, но лекарь скорбно поднял руку, и Аларик проглотил готовые вырваться слова.
— Граф Аларик, я сделал все возможное.
— Что с ней? — перебил его Аларик. — Да творите, в конце концов! — крикнул он, видя, что тот колеблется.
Старик тяжело вздохнул и негромко произнес:
— Она была беременна, граф, и пыталась избавиться от ребенка.
— Боже милостивый! — в ужасе прошептал Аларик. Должно быть, этот человек лгал. Аларик схватил его за плечи, чтобы вытрясти из него правду. — Ты должен спасти ее! — потребовал он.
— Я… я не могу… Я в состоянии лишь облегчить ей смерть…
Аларик прошептал проклятие. Он снова опустился на колени перед Морвенной и стал гладить ей волосы и щеки. В конце концов она открыла глава. Некоторое время она смотрела на него, затем улыбнулась и накрыла его руку, лежавшую на ее щеке, своей.
— Прости меня, Аларик, — прошептала она. — Я не хотела рожать ублюдка.
— Нет, ребенок не был бы ублюдком: ты моя жена, Морвенна. — Ему хотелось зачеркнуть все былое и начать все сначала. Ему хотелось, чтобы она забыла свои глупые страхи. По его щекам катились слезы. — Я был бы рад ребенку независимо от того, кто его отец. О Боже, Морвенна! Ведь ты же знала, что я простил тебя!
— Но я себя так и не простила, — прошептала она, — хотя я и не хотела расставаться с тобой.
Это были ее последние слова. Она закрыла глаза и судорожно вздохнула. Это был последний ее вздох. В смерти она осталась такой же красивой, как и в жизни.
Тело Морвенны находилось в старой семейной часовне. Аларик был безотлучно при нем. Погруженный в тяжелые раздумья, он сидел там до того момента, пока не пришло время предать останки земле. Ее положили в семейном склепе рядом с отцом Аларика.
Через две недели после смерти Морвенны он вновь покинул дом. Вильгельм пытался утешить его.
— Ты еще так молод! Вы оба были очень молоды. Через какое-то время ты снова полюбишь и возьмешь новую жену.
— Нет, никогда! — дал себе зарок Аларик. — Любовь делает из мужчин дураков, а из женщин — сварливых баб. Нет, Вильгельм, только не женитьба, даже если я распложу ублюдков по всей земле. Я никогда больше не женюсь и не полюблю…
Вильгельм ничего не сказал на это. Он знал, что только время может исцелить душевные раны друга. А он постарается занять его делом — это лучшее, что можно сейчас сделать для Аларика.
В 1058 году Гарольд Годвин жил в родовой усадьбе в Бошеме. Фаллон нравился этот массивный дом из камня и дерева, где они отмечали все праздники — и языческие, и христианские. Лето было теплое и благоухающее. Было слышно, как мычали коровы на пастбище, и крепостные и вилланы Гарольда, похоже, чувствовали себя довольными. Фаллон плавала в ручье, ездила на лошади, играла со своими братьями и детьми вилланов. Кузен Кон выковал небольшой стальной меч как раз по ее руке, и она упражнялась во дворе с итальянским мастером, обучавшим братьев. Бошем представлял собой прелестную деревушку, типичную для той Англии, которую Фаллон знала и любила. Ее отец был не просто таном, он был известен своей справедливостью и любим за нее.
В Бошеме насчитывалось около двух сотен людей. Двадцать из них составляли рабы, которых отец взял в бою в плен или купил, чтобы они трудом искупили свои преступления. Сто человек были земледельцами или арендаторами, и около восьмидесяти — вилланами. Старейшины иногда ездили в ближайший город на окружные собрания, а парень из Бошема мог поухаживать за девушкой из соседней деревни, но, в общем, это был маленький закрытый мирок. Фаллон получала удовольствие от общения с жителями деревни; она играла с детьми, опекала их, и ей нравилось, что все, в том числе и парни, обожали ее.
Ее отец часто должен был уезжать на север, потому что скотты вели себя неспокойно и совершали набеги на Англию. Ее дядя Тостиг был теперь герцогом в Йоркшире, и это вынуждало отца оказывать ему и королю помощь. Несмотря на то, что Гарольд был правой рукой короля, Эдуард благоволил к Тостигу. Гарольд знал об этом и не роптал.
Отец прямо-таки обожал Фаллон. Он любил Англию и верно служил ей, но Фаллон подозревала, что он чувствовал себя по-настоящему счастливым, только когда находился дома, на своей земле и в своей семье. Гарольд часто приходил домой измученный и усталый, но радость вспыхивала в его глазах, когда он видел домашних и особенно Фаллон.
В день Святой Катерины — в годовщину воссоединения семьи — Фаллон снова увидела Аларика. Она пыталась научить Геофа, сына арендатора, использовать дубовую палку как копье. На них с любопытством смотрели другие деревенские ребятишки. Стоял нежаркий, тихий и спокойный полдень. Ребята подтрунивали и смеялись над Геофом, который основательно уступал Фаллон в ловкости.
Геоф отбросил палку и добродушно признал:
— Я не смогу научиться этому. У меня ведь нет такого учителя, как у тебя.
— Но ты должен, Геоф!
— Зачем? — удивился он. — Скотты воюют на севере, валлийцы, правда, иногда беспокоят, но у нас мир. Датчане уже пятьдесят лет не нападают.
Фаллон нахмурилась, потому что он был прав. Бошем был сонным, спокойным местечком. Внезапно ее осенило.
— А норманны, Геоф? Вдруг придут норманны?
— А зачем им приходить?
— Чтобы завоевать нас! — Она подбоченилась и спросила: — Геоф, а ты когда-нибудь видел норманнов?
Он неуверенно покачал головой.
— А вы видели? — спросила она остальных. Им тоже не случалось.
— Так вот, хочу предупредить вас. Они часто наезжали сюда, когда был жив мой дедушка. Они хотели очаровать короля Эдуарда, чтобы он отдал им Англию, но отец и дедушка помешали этому. Мы должны быть настороже! Норманны свирепые и страшные! Они непохожи на обычных людей. — Фаллон замолчала, глядя на заинтересованные лица ребят. Надо было продолжать. — Они похожи на дьяволов из преисподней!.. У них хвосты и раздвоенные копыта, а когда они говорят, можно увидеть, что язык у них тоже раздвоен.
