Сона без разговоров бросилась собирать одежду, украшения, посуду – все те домашние «сокровища», которыми она так дорожила, тогда как Ратна стояла посреди комнаты, не предпринимая никаких попыток ей помочь.
– Побыстрее! – поторопил Арун женщин, и тогда Ратна сказала:
– Я пойду к дому жены Амита. Я должна быть уверена, что Анила в безопасности!
– Тебя все равно туда не пустят, – нетерпеливо возразил Арун. – Амит – сипай, потому, полагаю, с твоей дочерью ничего не случится.
И тут Ратна поняла: она не могла быть с белыми, потому что те люди, в чьих руках оставалась Анила, отныне принадлежали к другому лагерю.
– Я останусь здесь.
– Что ты несешь! – раздраженно воскликнул Арун и бросил жене: – Сона, прошу тебя, уговори ее!
Он вышел во двор, чтобы выкопать спрятанные в земле деньги, а Сона повернулась к Ратне. Глаза брахманки были темными и бездонными, четко очерченные скулы и царственный лоб свидетельствовали о высоком происхождении. И когда она заговорила, ее слова были произнесены тоном человека, облеченного властью:
– Ты мыслишь правильно. Ты должна остаться.
– Почему? – прошептала Ратна.
– Ты только что сама ответила на свой вопрос. Но у меня есть другая причина желать этого. Ты плохо действуешь на людей. Ты несешь на себе знак беды.
Ратна прижала руки к груди.
– Я сделала тебе что-то плохое, Сона?
– Ты каждый день откусываешь по кусочку от моего хлеба и, полагаю, не остановишься, пока его не доешь! Если ты не понимаешь, что я имею в виду, значит, боги дали тебе не больше ума, чем всякой шудре, хотя наглости и хитрости тебе явно не занимать!
– О чем ты? Я всегда была честна с тобой! Если тебе что-то во мне не нравится, я готова это спрятать и…
– Будет лучше, – перебила ее Сона, – если ты сама спрячешься так, чтобы мы с моим мужем никогда тебя не нашли!
Ратна кивнула и попятилась. В ее глазах стояли слезы, а лицо напоминало трагическую маску. Она осознавала, чего от нее хотят, но не понимала почему. Вероятно, дело было все-таки в касте, ибо чистота брахманов есть чистота огня, а незыблемость их порядков – нечто святое и вечное. В приюте для вдов они с Соной были равны, но теперь их вновь разделяла пропасть.
– Хорошо, я уйду, – твердо произнесла Ратна и, не сдержавшись, спросила: – Арун думает так же, как ты?
Сона сполна оценила последнюю выходку дерзкой шудры. Гордо вскинув голову, словно ее украшала не скромная шапочка стриженых волос, а золотая корона, она сказала:
– Не все ли тебе равно, что он думает? Ведь он не твой муж!
Ратне показалось, что теперь она знает правду. Ее присутствие в этой семье было как нож, разрезающий плод на две половины. Сона ревновала. Ведь ей уже довелось быть третьей женой! Едва ли это было приятно, хотя она и не испытывала к прежнему мужу ни капли любви.
Тогда что говорить о нынешнем браке, ставшем смыслом ее новой жизни! Сона желала безраздельно владеть чувствами своего супруга, даже если он испытывал к другой женщине только дружеское участие.
Обычно в этот час дома были объяты глубоким молчанием и покоем, луна напоминала зеркало, нашитое на полотно черного сари, а деревья словно кутались в ночные тени. Но сегодня все выглядело иным.
После условного сигнала – трех гулких выстрелов – сипаи были подняты по тревоге и по темным улицам Канпура помчалась кавалерия. Одно за другим загорались бунгало европейцев, и город озарило высокое яркое пламя. Были захвачены банк, арсенал и тюрьма, перерезаны телеграфные линии.
А тем временем со стороны Мирута к Канпуру двигались вереницы восставших, катились орудия, плыли серые громады слонов. Участь укрывшихся в крепости англичан была незавидной.
Ратна быстро шла по улице вдоль сплошной стены домов, не обращая внимания на дробный стук копыт, треск ружейных выстрелов и громкие крики мужчин. Всадники мчались как одержимые, с боков лошадей летела пена, а в воздухе клубилась густая пыль. Хотя все это происходило буквально на расстоянии вытянутой руки, Ратна не испытывала никакого страха. Ее терзало иное волнение: она думала о судьбе дочери.
Вероятно, та несгибаемая сила, что гнала и вела молодую женщину вперед, уберегла ее и от шальной пули, которая могла сразить в любой момент.
Ратна была готова ко всему: что ей не откроют дверь, что Кумари с родителями и Анилой покинула город, что ее встретят пустые темные комнаты и брошенные за ненужностью вещи, – но она никак не ожидала, что дома просто не будет.
Калитка была открыта, ограда уцелела, но на месте особняка громоздились руины. Вероятно, в него угодил случайный снаряд. Белесые струи дыма медленно поднимались ввысь и исчезали в ночном небе. Ратна не слышала никаких звуков; казалось, застыли и мир, и само время.
Прошло около минуты, и ее начала бить дрожь. Молодая женщина обхватила плечи руками, но потом у нее начали стучать зубы. Вот что такое жизнь! Бурлящий многолюдный город в мгновение ока превратился в безмолвный каменистый холм, любовь – в пустоту, а надежды – в осколки.
Мгновение – и Ратна повернулась спиной к развалинам. Она не станет искать трупы: там их просто нет. Амит наверняка увел свою семью в безопасное место! Теперь надо узнать, где они скрываются.
Тем временем Аруну и Соне удалось найти приют в укреплении, где находилось около тысячи человек, – наряду с офицерами и их семьями здесь были служащие магистрата, работники связи и транспорта, торговцы и другие гражданские лица. Прошло всего трое суток, а в крепости уже не хватало воды – ее выдавали раз в день строго дозированными порциями.
В узле, взятом Соной в дорогу, были посуда, одежда и «Махабхарата», укладывая которую молодая женщина невольно испытала угрызения совести.
Старая книга, взятая ею из родительского дома, осталась в приюте, и Сона ни за что не стала бы просить мужа купить ей новую. Однако Ратна рассказала Аруну о пристрастии его супруги к чтению (хотя сама даже не знала букв), и тот немедленно отправился в книжную лавку. Ратна любила Сону и тянулась к ней не как к высшему существу, а как к человеку, которого постигла такая же, как и у нее, нелегкая вдовья судьба.
Пока Арун пытался что-нибудь разузнать об их будущем, Сона, дабы не сидеть на месте, принялась (разумеется, с согласия мужа) ухаживать за ранеными вместе с белыми леди. Она не знала английского, но страданиям не нужны слова, и индианка легко угадывала, чего хотят солдаты. Сона приносила им воду в медном лота[57] и разливала в глиняные чашки, а когда они благодарили ее на своем языке, смущенно улыбалась.
Ходили слухи, что, когда несколько представителей канпурской знати попытались передать осажденным воду и продукты, сипаи задержали их и расстреляли как изменников. Уличенным в шпионских действиях отреза́ли язык и уши, выкалывали глаза и отправляли назад в укрепление.
