Я приближался к Парижу с пустыми карманами. Перед лицом всех этих бедствий, каждое су жгло мне руки, пока я не отдавал его. Я проходил мимо роскошных замков и великолепных цветущих садов. И хотя я чувствовал уже спазмы голода, но скорее готов был бросить горящий факел в эту роскошь, чем протянуть руку и просить милостыню!
Нужда заставила меня снова отправиться к женщине, нежеланным гостем которой я был уже в течение первых девяти месяцев моего существования. В ее кофейне, где за столиками собирались с раннего утра до позднего вечера разные реформаторы мира, я познакомился и с деятелями пера, для которых я исполнял обязанности писца. Теперь я работаю у г. Ленге, тщеславие которого превышает его ум. Оттого, что разные шалопаи, посещающие кофейни, горячатся по поводу его процессов и статей, он и в самом деле думает, что на него обращены глаза всей Европы!
Я бываю и в клубах и много читаю. И часто мне казалось, что у философов и экономистов я найду рецепты для излечения того страшного народного бедствия, с которым мне пришлось очень близко познакомиться. Однако, потом я всегда убеждался, что эти знаменитые врачи совсем не исследовали той болезни, которую они хотят лечить. Господин Неккер недавно написал в одном памфлете против экономистов: «Экономическая свобода, которую вы проповедуете, — это тирания землевладельцев». А аббат Бодо отвечал ему: «Ваши нападки на землевладение — это коммунизм банкиров». Боюсь, что они оба правы.
Да простит мне ваша милость это длинное письмо. Я слишком много думаю и слишком мало говорю, поэтому мысли мои выливаются через перо на бумагу.
О Фроберге я вспоминаю, точно о какой-нибудь другой планете. Там всюду была сытость и чистота. Ваше письмо точно раздвинуло темную завесу моего опыта, так что из окна моего подвального помещения снова я увидал далекий солнечный луч, но все же я не хотел бы вернуться назад! Бороться лучше, чем просто жить. Одно только ужасно, что госпожа той планеты снова явилась передо мной и из-за нее я мог позабыть на время о несчастной ведьме в Норуа!..
Могу ли я надеяться, что ваша милость вспомнит обо мне в Париже?..
Принц Фридрих-Евгений Монбельяр — Дельфине
Париж, 2 июля 1775 г.
Уважаемая маркиза. Ваше письмо удивило меня, так как я не имею права рассчитывать, что вы окажете мне честь своим доверием. Мне показалось однажды, что я угадал побуждения, заставившие вас отклонить свидание со мной. Мое сердце, глубоко осчастливленное этим, в состоянии было перенести требуемую разлуку. Но с некоторого времени я знаю, что это было заблуждение.
Принц Роган и граф Шеврез, восхищенные вами, много рассказывали про то, как вы умеете всех подчинить своему обаянию, но еще больше, чем их речи, оказало мне молчание другого, навеки умолкнувшего человека!
Вы защищаете себя по поводу этой смерти, маркиза, как будто я позволил себе выступить в роли вашего судьи. Но так как я, к сожалению, не могу быть ни глухим, ни слепым, то позвольте мне восстановить в вашей памяти некоторые факты. Маршал Контад, приехавший в Версаль, чтобы реабилитировать себя, привез портфель Пирша. Между прочим, там находилась написанная вашей рукой записка с откровенным требованием тайного свидания и несколько стихов самого Пирша, посвященных «Возлюбленной», где он воспевает аромат ее волос, нежность ее рук, теплоту ее роскошной груди, и притом делает это в таких пылких выражениях, которые с несомненностью указывают на обладание всеми этими прелестями, а не на одно только желание…
Далее, вы были настолько милостивы, что выразили участие к моим интересам и планам, которые вам кажутся «опасными» и «рискованными». Для вашего успокоения могу вас уверить, что отнюдь не какие-либо «сердечные разочарования» вызвали во мне желание повернуться спиной к Франции. Это свойство женщин сообразовать свои убеждения и интересы с направлением своих чувств, но мужчины так не делают.
Мое отвращение к пустоте придворной жизни, к моему собственному бездельному существованию могло уже служить достаточным основанием, чтобы у меня возникло горячее желание поискать другую сферу жизни. Но еще важнее для меня было понимание того, что все системы и идеи наших мыслителей и поэтов, которые некогда так воодушевляли меня, — я бы охотно сказал «нас», маркиза, если бы мне не было известно, что часы, проведенные в Этюпе, давно уже позабыты вами, — остаются только фразами, еще более бессодержательными, чем слова священников, обещания которых касаются небес и потому совершенно не могут быть проверены.
В Америке же я вижу народ, сражающийся за свою свободу, вместо того, чтобы только говорить о ней! Там я узнаю, наконец, представляет ли она такое благо, за которое стоит отдавать свои силы и свою жизнь?
Я предполагаю отправиться сначала в Петербург на бракосочетание моей сестры с русским великим князем Павлом, а затем покину Европу.
Может быть, из этих коротеньких строк вы будете в. состоянии понять одно, что я не имею желания похоронить свою личность в придворных интригах и любовных забавах и не имею никакой склонности разыгрывать из себя трагического героя.
Эти слова, маркиза, должны быть последними, которыми мы обменялись с вами.
Я надеюсь, что Париж не обманет ни ваших стремлений, ни ваших надежд.
Граф Гюи Шеврез — Дельфине
Париж, 1 августа 1775 г.
Вместе с этим письмом посылаю вам, прекраснейшая маркиза, роль Дафнис, которая вам предназначена. Королева пришла в восторг от одной мысли о вашем участии. А я… О, не существует слов, чтобы выразить то, что я чувствую!
Дельфина смеется над любовными клятвами Гюи, но Дафнис вынуждена будет претерпеть даже самые нежные излияния Филидора!
Граф Гюи Шеврез — Дельфине
Версаль, 15 августа 1775 г.
Очаровательница! Я еще чувствую ваше дыхание на своей щеке, чувствую ваше нежное тело в своих объятиях и ощущаю прикосновение ваших губок, мягких и прохладных, как лепестки розы, к своим пламенным устам. Была ли то Дафнис?.. Была ли то Дельфина?..
И вот, когда я, опьяненный блаженством, упал, в тени кулис, к вашим ногам, готовый за одно ласковое слово отдать по каплям свою кровь, вы сразу заставили меня опуститься на землю, обратившись ко мне с вопросом: был ли принц Фридрих-Евгений среди зрителей? Я молча кивнул головой, глубоко огорченный тем, что вы так долго интересуетесь этим нелюбезным чудаком. Но когда страсть, бушующая во мне, вырвала у меня мучительный вопрос: «Любите вы принца?», то ваш быстрый ответ: «Я ненавижу его!» — наполнил мое сердце новой радостной надеждой. Прильнув ко мне, сияя красотой и вызывающей смелостью, вы показались перед восхищенным двором. И когда вы легким пожатием руки дали мне разрешение оставаться возле вас, то, опьяненный, я вообразил, что упоительное блаженство обладания вами недалеко!..
