— Могло быть еще хуже, — весело сказал Экберт. — Он мог выслать нас в Гластонбери, тогда пришлось бы провести лето среди болот, кормя комаров. Сент-Олбанс, по крайней мере, в сухой местности и всего в дне езды от Лондона, а по пути достаточно трактиров и пивных.
— Заткнись, Экберт, — бросил ему Этельстан. — Король все еще считает нас детьми, и до тех пор, пока так будет продолжаться, мы не будем иметь на него никакого влияния.
— Его молодой жене столько же лет, сколько и тебе, — возразил ему Эдмунд. — Ее он, понятно, не считает ребенком. Нам следует уповать, однако, на то, чтобы ее влияние на него было не больше, чем наше.
Эта мысль заставила Этельстана поморщиться. Пока они будут несколько следующих недель или даже месяцев сидеть в Сент-Олбанс, молодая королева проведет их в постели отца. А если она родит ему сына, что тогда? Предсказания прорицательницы по-прежнему звучали в его ушах набатом, и он не видел иного им объяснения, кроме того что молодая нормандская жена их отца сумеет убедить его лишить наследства своих старших сыновей.
Июль 1002 г. Неподалеку от Винчестера, графство Гемпшир
Сидя в королевском фургоне вместе с Уаймарк и Маргот, Эмма созерцала залитые солнечным светом пейзажи Гемпшира, раздвинув занавеси, чтобы впустить свет и свежий воздух. На этом отрезке пути только виды из окна и доставляли удовольствие, поскольку толстые подушки, которыми были устланы сиденья, плохо смягчали толчки подпрыгивающей на глубоких дорожных выбоинах повозки. Ей трудно было решить, что доставляет больше неудобств: плыть на борту раскачивающегося на волнах корабля или ехать внутри тряского колесного фургона. В фургоне, по крайней мере, сухо, но тяжелое неповоротливое транспортное средство тащилось так медленно за приводящими его в движение волами, что — Эмма не сомневалась в этом — пешком они добрались бы быстрее.
Радовало то, что этот долгий переезд в королевскую резиденцию в Винчестере подходил к концу. Эту ночь они проведут в монастыре, а наутро, в сопровождении делегации церковников и знатных горожан, она въедет в город, который должен стать ее новым домом. Отец Мартин хорошо знал Винчестер и описывал его как прекрасный, обнесенный стенами город, раскинувшийся среди рощ, полей и пастбищ в сердце королевских владений в Уэссексе. И все же, глядя на все разнообразие оттенков зеленого под бескрайними голубыми небесами, по которым проплывали белые облака, она испытала острый приступ тоски по морю. Здесь не будет побережья, вдоль которого она могла бы скакать верхом, ощущая на лице соленые брызги, не будет белых скал, не будет даже криков чаек, иногда наполнявших небо над Кентербери.
Дорога впереди делала поворот, и на несколько мгновений Эмме стал виден король верхом на коне, подаренном ею к свадьбе, — сером в яблоках скакуне, которого ей помог выбрать Ричард. Она просила позволить ей сегодня ехать верхом рядом с королем, но ей было в этом отказано по ряду причин, которые королевский церемониймейстер педантично ей перечислил. И теперь рядом с королем ехала его фаворитка Эльгива, и ветер задрал ей юбки выше колен, обнажив ноги, стройность которых не скрывали ее тонкие лосины.
Эмма не удивилась, узнав, что выбирать себе фавориток среди придворных дам было обычным делом для Этельреда. О чем-то подобном ее предупреждал брат, сказав, что она поведет себя глупо, если станет проявлять в этой связи свое недовольство. Он заявил, что такова привилегия короля.
С такой привилегией своего мужа Эмма примирилась бы гораздо легче, если бы свое внимание он направил не на Эльгиву, а кого-нибудь другого. Ей быстро удалось выяснить корень плохо скрываемого презрения леди Эльгивы к себе. Леди Нортгемптон сама надеялась выйти замуж за короля. И, поскольку не в ее власти было наказать Этельреда за то, что он отверг ее, она решила направить свою злобу на Эмму, занявшую ее место.
Существовало множество способов посеять распри среди придворных дам, и Эльгива, видимо, была намерена использовать всякую возможность. Высокомерные взгляды, недоброжелательные замечания, лживые слухи и клеветнические измышления вели к разобщению английских и нормандских придворных Эммы, и она уже отчаялась когда-либо устранить раскол в своей свите. Явные попытки Эльгивы привлечь к себе внимание короля еще больше все портили.
Но и помимо этого в характере Эльгивы было кое-что такое, что вселяло в Эмму беспокойство. Она никак не могла определить: то ли это беспечная жестокость испорченного ребенка, то ли что-то более темное пряталось за ее светлой кожей и красивыми глазами. Она удивлялась, как король этого не видит. Или, может быть, он это видит, и именно это его к ней и влечет — темнота притягивает темноту?
Хотя она до сих пор очень мало знала о том, что за человек Этельред, ей было известно, что его сердце отягощено чем-то, чего она не могла постичь. Король чего-то очень боялся. Эмма заметила это во время их свадебного пира, и все те три месяца, что она делила с ним брачное ложе, его мучили кошмары. Иногда, проснувшись среди ночи, она видела, как по залитой ярким светом спальне медленно расхаживает король, бормоча себе под нос не то молитвы, не то проклятия — она не могла разобрать. Она гадала, что же ему мерещится в такие долгие бессонные ночи, но ей недоставало смелости заглянуть в сумрак его сознания, где обитали тени прошлого или событий, которым только предстояло произойти.
Этельред отгородил ее от своих сокровенных мыслей и от самого себя так, словно между ними была возведена стена, или, скорее, она сама была окружена стеной, поскольку чувствовала себя не столько королевой, сколько узницей. Она видела его только во время официальных застолий в зале или в кровати, в тягостном напряженном молчании. В Кентербери ей не было позволено ездить с ним на охоту, как ей сказали, из соображений ее безопасности. Эмма была не более чем иноземной заложницей, которой не доверял даже ее муж. Она находилась под постоянным присмотром прислуживающих ей женщин; каждое письмо, которое она получала или отсылала в Нормандию, сначала проходило через руки короля.
Каждое утро Эмма просыпалась в страхе, что король получит какие-либо дурные вести о ее брате или об ужасном нападении викингов, вина за которое будет возложена на Ричарда. И что же тогда, гадала она, Этельред сделает со своей заложницей? До сих пор ее страхи не получали подтверждения, но морские пути будут открыты еще долгое время, и до зимних штормов, которые лишат драккары пиратов возможности подойти к английскому берегу, она, как и король, не будет знать покоя по ночам.
