Ознакомительная версия.
– О, Маркус, – тихо произнесла Гонория, снова подойдя к нему. – Что с тобой случилось?
Она протянула руку, намереваясь дотронуться до него, но передумала. Это неприлично и, кроме того, лишний раз нарушит его покой.
Он выбросил руку из-под покрывала и повернулся на другой бок. Она и не подозревала, что у него такие мускулы. Конечно, Гонория знала – он сильный. Это очевидно. Он…
Гонория задумалась. На самом деле это не было так уж очевидно. Она не могла припомнить, когда Маркусу при ней приходилось поднимать что-то тяжелое. Но он казался сильным. Он выглядел сильным. Не все мужчины так выглядят. Скорее наоборот – большинство выглядит не так, по крайней мере среди знакомых Гонории.
И все же она не подозревала, что мускулы на руках у мужчины могут быть настолько рельефными.
Любопытно.
Гонория еще немного наклонилась вперед и поднесла свечу поближе. Как называется эта мышца на плече? У него она выглядит замечательно…
Пораженная направлением своих мыслей, Гонория резко отшатнулась. Она здесь не затем, чтобы пожирать глазами полуобнаженного мужчину. Тем более больного, тем более Маркуса Холройда.
В нескольких шагах от нее стоял стул. Гонория придвинула его поближе к кровати, но не вплотную, на тот случай, если Маркус снова начнет размахивать руками.
Она села и вновь посмотрела на больного.
Он выглядел исхудавшим. Лицо его было изможденным, и даже при тусклом свете свечи были видны круги под глазами.
Несколько минут Гонория сидела в тишине, чувствуя себя очень глупо. Ей страшно хотелось заняться каким-нибудь делом. Конечно, присматривать за Маркусом – тоже дело… Но ей было этого мало.
Маркус стал спокойнее; время от времени он ворочался под покрывалами, но большую часть времени спал.
Господи, как же в комнате жарко. Гонория все еще оставалась в дневном платье, одном из тех, которые она вряд ли смогла бы надеть – и которые вряд ли смогла бы снять – без посторонней помощи.
Она улыбнулась. Прямо как сапог Маркуса. Приятно знать, что мужчины иногда не менее женщин подвержены глупостям моды.
Платье это явно не подходило для ухода за больным. Гонория с трудом расстегнула несколько верхних пуговиц на спине и глубоко вздохнула.
– Не может быть. Такая обстановка не может быть здоровой, – громко произнесла она, пытаясь ослабить воротник и проветрить вспотевшую шею.
Она взглянула на Маркуса. Кажется, ее голос его не побеспокоил.
Гонория скинула туфли и – ведь она все равно уже была чрезмерно раздета – стянула чулки.
– Ух. – Она с отвращением взглянула на свои ноги.
Чулки промокли насквозь.
Гонория повесила их на спинку стула, но потом передумала и, свернув их, засунула в туфли.
Невыносимо. Что бы доктор ни говорил, такая жара совершенно невыносима. Гонория снова подошла к постели Маркуса и взглянула на него.
Осторожно протянув руку, она почувствовала – воздух около его кожи гораздо теплее, чем в остальной комнате.
Возможно, это только показалось, но возможно, так оно и есть.
Гонория оглядела комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы обмахивать Маркуса. Как бы ей пригодился один из шелковых китайских вееров мамы. В последнее время леди Уинстед постоянно пользовалась веером. В багаже у нее всегда было как минимум три веера. И не зря – она везде их забывала.
Но сейчас ничего подходящего не было, и Гонория, наклонившись, начала дуть на Маркуса. Он не пошевелился. Набравшись уверенности после такого успеха (если это, конечно, был успех), она подула еще раз, сильнее. Маркус чуть вздрогнул.
Гонория замерла, не зная, хорошо это или плохо. Если он весь так сильно вспотел, как казалось, она рискует его простудить.
Гонория снова села, потом встала, потом снова села, беспокойно похлопывая по боку. Ей пришлось прижать руку к телу, чтобы остановиться.
Глупо. Она вскочила на ноги и снова подошла к больному. Маркус опять ворочался, хотя сил, чтобы скинуть покрывала, ему не хватало.
Она должна коснуться его. Должна. Только так можно определить, насколько ему жарко. Гонория не знала, что будет делать дальше, но это не важно. Если уж она его нянька, она должна следить за его состоянием.
Она легонько коснулась пальцами его плеча. Кожа была не такой горячей, как она ожидала, но, возможно, дело просто в том, что сама Гонория уже перегрелась. Однако в любом случае Маркус вспотел и его покрывала насквозь промокли.
Может, следует снять их с него? У него еще останутся одеяла. Она осторожно потянула за уголок, но вся куча съехала прямо на нее, обнажив ногу Маркуса.
Гонория открыла рот. Нога у него тоже весьма мускулистая…
Нет. Нет, нет, нет. Она не смотрит на Маркуса. Не смотрит. Совершенно не смотрит на Маркуса. Тем более надо срочно снова накрыть его. Ведь нет никакой уверенности, что на нем есть нижнее белье. Руки его обнажены, ноги тоже, значит, вполне возможно, и…
Гонория невольно взглянула на то место, что еще скрывалось под покрывалами. Он, конечно, еще укрыт, но если вдруг раскроется…
Она схватила покрывало и начала его укутывать. Кому-то другому придется сменить ему одеяла. Боже мой, как жарко. Наверное, ей надо выйти. Или приоткрыть окно.
Она обмахнула лицо рукой. Необходимо сесть. Рядом прекрасный, замечательный стул, она может провести на нем всю оставшуюся ночь, спокойно сложив руки на коленях. Она только еще раз взглянет на Маркуса и убедится, что все в порядке.
Она подняла свечу и поднесла к его лицу.
Его глаза были открыты.
Гонория отступила назад. Он и раньше открывал глаза. Это не значит, что он проснулся.
– Гонория? Что ты здесь делаешь?
А вот это определенно что-то значит.
Маркус чувствовал себя так, как будто оказался в аду.
Точнее, он чувствовал себя так, как будто побывал в аду. И вернулся. И похоже, отправился туда опять, поскольку в первый раз там было недостаточно жарко.
Он понятия не имел, как долго болел. Наверное, день? Или два? Жар начался… во вторник? Да, во вторник. Впрочем, какое это имеет значение, если он все равно не знает, какой сегодня день.
Или ночь. Возможно, сейчас ночь. Кажется, вокруг темно и… чертовски жарко. Настолько жарко, что ни о чем другом думать почти невозможно.
Наверное, он побывал в аду и забрал проклятое место с собой. Или он все еще в аду, хотя в таком случае дьявол предоставляет клиентам на редкость удобные кровати.
Что явно противоречит всему, чему его учили в церкви.
Маркус зевнул, размял шею и опустил голову обратно на подушку. Эту подушку он знал. Она мягкая, набитая гусиными перьями и как раз нужной толщины. А значит, он в собственной постели. И сейчас определенно ночь. Он точно знал это, хотя никак не мог собраться с силами и открыть глаза.
Ознакомительная версия.
