И Франсуаза Вандомская торопливо вошла в дом, предвкушая горячую ванну и свежую одежду. Разговор был окончен.
Детям все рассказал Филипп де Коспеан. Он выглядел намного спокойнее герцогини, но очень скоро стало ясно, что его спокойствие дается ему ценой больших усилий.
— Принцы больше не в Амбуазе, — пояснил он. — Их везут по реке в главную башню замка Венсенн. Нет, — он жестом приказал вскинувшемуся было Франсуа замолчать. — Даже и не заговаривайте о побеге. Это невозможно. Баржа, на которой их везут, охраняется и внутри и снаружи мушкетерами господина де Тревиля под командованием лейтенанта. Если произойдет нападение, у них приказ взорвать ее!
— А наша мать видела короля? — спросил Людовик.
— Да. Он отнесся к ней с большой добротой и заверил, что ей лично и вам ничего не угрожает. Нет никакой опасности ни для вас, ни для герцогства и, разумеется, для богатства самой герцогини!
— А что будет с отцом? — Франсуа едва удавалось сдерживаться. — В отношении его судьбы он тоже дал заверения?
Епископ отвернулся:
— Никаких. Парламент будет судить герцога и Великого приора.
— А что с остальными? — задал вопрос де Рагнель. — Ведь в этом заговоре замешан и брат короля, хотя он и счел приличным выдать всех остальных. Герцогиня де Шеврез, принц де Шале, которого тоже посадили в тюрьму…
Филипп де Коспеан содрогнулся, а на его суровом лице аскета отразился неподдельный ужас. Он перекрестился, а потом пробормотал:
— За принца де Шале остается только молиться. Пусть господь смилостивится над ним, он претерпел настоящие мучения. 18-го числа этого месяца его обезглавили в Нанте на площади Буффе, несмотря на мольбы его матери. Если только можно назвать казнью ту бойню, которую мы видели!
И бывший епископ рассказал, что в надежде отложить исполнение приговора друзья осужденного, которому было всего восемнадцать лет, захватили палача. Но безжалостное правосудие кардинала нашло выход. Одному смертнику — его должны были повесить — пообещали помилование, если он казнит принца. Этот человек никогда не держал в руках тяжелый меч палача и поэтому, чтобы отрубить голову несчастному принцу, воспользовался бочарным топором. Он ударил тридцать шесть раз. Принц де Шале стонал до двадцатого удара…
Страшный рассказ был встречен мертвой тишиной. Госпожа де Бюр поспешно увела Элизабет. Девочка была на грани обморока. Потом Франсуа спросил бесцветным голосом:
— А остальные?
— Госпожу де Шеврез отправили в ссылку в ее замок в Дампьер, под надзор мужа. Что же касается остальных участников заговора, то те, чье имя не назвали, сидят тихонько, а прочие уже давно сбежали. Брат короля женился на мадемуазель де Монпансье при небольшом стечении народа и получил титул герцога Орлеанского. Король издал декрет, что теперь всякий, кто покушается на жизнь его высокопреосвященства, будет отвечать по закону как за оскорбление его величества.
— И его разорвут на четыре части лошадьми, как Сальсе да или Равальяка? — воскликнул возмущенный д'Эстрад. — Вот и получается, что кардинал больше король, чем его величество!
Ужин прошел грустно. Все были под впечатлением от кошмарной истории, только на месте ее героя представляли Сезара и Александра. Принц де Шале носил очень высокий титул, и его судьба не могла не испугать Вандомов. И что самое ужасное, во всем этом бредовом заговоре юноша стал лишь оружием в руках прелестной женщины, которую он любил до безумия. В этом и состояла его вина. Но госпожа де Шеврез, хотя король ее и ненавидел, отделалась всего лишь ссылкой в поместья, принадлежащие ее мужу и под его присмотром. А так как она им всегда вертела как хотела, то не трудно сообразить, что заточение не будет слишком тяжким…
— Король хотел всем показать, что ожидает заговорщиков! — заключил Филипп де Коспеан. — Остается только надеяться, что этот устрашающий пример останется единственным.
…Несмотря на усталость, герцогиня настояла на том, чтобы этим же вечером поговорить наедине со своим конюшим. Она внимательно выслушала рассказ о драме в Ла-Феррьер и о том, что за этим последовало.
— Вы подвергали себя слишком большому риску, друг мой, — сказала Франсуаза, когда де Рагнель замолчал. — Я благодарю вас, но… Я полагаю, что, лежа раненым в постели, вы хорошенько подумали над этой грустной историей. Мне с трудом верится, что кто-то мог желать гибели этой почтенной семьи. Месть очевидна, когда речь идет о госпоже де Валэн, но зачем же убивать детей?
— Чтобы не осталось наследников, сударыня. Мне кажется, что кто-то очень хотел получить замок со всеми землями. Может быть, это Ла Феррьер. Он был среди тех, кто бесчинствовал в замке. И его имя так странно совпадает с названием поместья.
— Но жива наследница, ведь мой сын спас малышку Сильви. А у вас есть хартии на владение замком. И если эти люди не нашли пресловутых писем…
— Об этом нам ничего не известно, герцогиня. Но Сильви подвергнется очень большой опасности, если кто-нибудь из убийц узнает, что она все еще жива. Ее необходимо спрятать.
Герцогиня вопросительно изогнула бровь:
— Вы полагаете, что монастырь наиболее надежен? Господь свидетель, я с почтением отношусь к его обитательницам, но никогда не знаешь, кто именно скрывается под монашеской одеждой и кто кому приходится родственницей. Это может оказаться очень опасным.
— А если ее записать под вымышленным именем?
— Это меня тоже не прельщает. И все-таки мне кажется, что ей там самое место. Бедняжка далеко не так хороша собой, как ее мать. Нет, девочка, конечно, привлекательна, мила… и еще так мала. Я должна подумать об этом в более спокойной обстановке. Но вот что касается писем… Не могло ли случиться так, что ими владел барон де Валэн, а его жена ничего об этом не знала?
— Вы допускаете, что он мог обыскать комнаты Леоноры Кончини, отправившись туда после своей невесты? Кьяра ведь была тогда очень молода и, вне всяких сомнений, испугалась рыться во всей этой колдовской рухляди, что заполняла жилье этой сумасбродной женщины. Сам де Валэн, намного более спокойный и рассудительный, их нашел. А когда понял, насколько они важны, просто решил не отдавать их королеве-матери. Что вы об этом думаете?
— Что таким образом он обрел надежную защиту от непостоянства и неблагодарности Марии Медичи! Ему только и оставалось, что поторопить ее с женитьбой.
— Все это более чем вероятно… — задумчиво произнес де Рагнель. — А пока могу я узнать, остановимся ли мы в Ане по дороге в Париж?
— Да, а почему вы спрашиваете?
— С вашего позволения, герцогиня, я хотел бы еще раз побывать в Ла-Феррьер и снова осмотреть библиотеку.
