Потом, так же быстро, Лукас отпустил ее руку и обернулся к дяде Гарри.
– Мистер Кендалл, – произнес он нарочито вежливым тоном, – я не видел вас вот уже – дай Бог памяти – три недели со времени моего ареста.
Невозможно было не заметить саркастической нотки в его голосе. Он бросил эти слова, как в прежние времена бросали перчатку. Джессика ахнула, некоторые из гостей повернули головы в их сторону, а ее дядя сразу ощетинился, выпрямившись во весь свой рост, составлявший пять футов девять дюймов. Возможно, Гарри и не мог похвастаться статью Лукаса, но то, чего ему недоставало в дюймах, он восполнял за счет внушительной массы мускулов.
– Да, ровно три недели. Хотя, будь на то моя воля, вы бы парились сейчас в тюремной камере, вместо того чтобы прохлаждаться в светских гостиных.
Губы Лукаса скривились в усмешке.
– Увы, не всегда все происходит по нашей воле.
Элис не верила собственным глазам. Ее дядя никогда не выходил из себя и не позволял себе столь явных грубостей. Сейчас перед ней был человек черствый и раздражительный. Хотя в оправдание своего дяди она вынуждена была признать, что Лукас обладал, способностью выявлять в любом человеке его худшие стороны.
Не удостоив его больше ни словом, Гарри взял Элис под руку и хотел продолжить путь, однако Лукас их остановил:
– Мисс Кендалл, я почту за честь пригласить вас на танец.
Джессика снова ахнула. Элис уже собиралась отказаться, однако Гарри сделал это за нее:
– Только через мой труп, Хоторн.
– Мне нужно переговорить с моим адвокатом, – заявил Лукас не допускавшим возражений тоном, – и если вы не хотите, чтобы я отвел вашу племянницу в отдельный кабинет, чтобы обсудить с ней вопрос наедине, полагаю, нам лучше сделать это во время танца.
Гарри весь кипел от возмущения. Глаза Джессики сделались круглыми, как блюдца.
– Ты его адвокат?
К этому моменту вокруг них уже собралось несколько любопытных. Какой-то коренастый полный мужчина выступил вперед. Его редеющие длинные волосы прилипли к лысине на макушке, и без того румяные щеки стали еще ярче от выпитого вина.
– Все газеты сегодня только об этом и пишут, – пояснил он.
– Я уже видела их, – подхватила Джессика взволнованно, – однако успела прочесть только заголовок. Я и предположить не могла, что женщина, о которой идет речь в статье, – наша дорогая Элис. Хотя мне следовало догадаться. – Она прищелкнула языком. – Тебе всегда нравилось возмущать спокойствие.
Болезненное чувство овладело Элис при виде шумихи, вызванной известием о том, что она согласилась защищать Лукаса. Конечно, ей вряд ли стоило этому удивляться. Она была не настолько наивна. Но все равно ей это очень не нравилось.
По мере того как толпа вокруг нее становилась все более плотной, Элис оказалась отрезанной от своего дяди, который чуть не лишился рассудка при виде суматохи, поднявшейся вокруг его племянницы. И затем, незаметно для себя самой, она оказалась в кругу танцующих, увлекаемая чьей-то сильной, но поразительно мягкой рукой.
– Я что-то не помню, чтобы ответила вам «да», – произнесла Элис, когда Лукас притянул ее к себе поближе, не зная, испытывала ли она облегчение оттого, что он избавил ее от излишнего внимания, или, напротив, сердилась на него за то, что он потащил ее за собой по собственной прихоти.
– Но я не помню, чтобы вы сказали мне «нет».
Его низкий, приглушенный смех соблазнительно прозвучал над самым ее ухом. Как ни странно, но этот звук наполнил ее душу спокойствием. Ей в голову пришла неожиданная мысль, что она чувствовала себя гораздо непринужденнее рядом с этим человеком, обвиняемым в убийстве, чем среди равных ей по положению.
– А разве вы бы приняли «нет» за ответ? – спросила она, в голосе ее были заметны обычно несвойственные ей дразнящие нотки.
Лукас слегка отстранил от себя девушку и посмотрел на нее сверху вниз с видом слегка комического удивления, после чего его взгляд опустился еще ниже, на ее губы.
– Если леди отвечает мне отказом, я всегда уважаю ее желания.
Оба они прекрасно понимали, что он имел в виду не только танец, и Элис почувствовала прилив крови к щекам.
– Вы краснеете? – Его улыбка исчезла, и в какой-то миг ей показалось, что он вот-вот дотронется до ее лица. – Я уже не помню, когда в последний раз видел, чтобы женщина краснела, – добавил он, словно не отдавая себе отчета в том, что говорит вслух. – Невинный румянец для девушки все равно, что платье. Сколько вам лет, мисс Кендалл?
– Джентльмен никогда не спрашивает леди о ее возрасте.
– А я никогда и не пытался притворяться джентльменом.
– Что верно, то верно, но ведь вы явились на этот прием, не так ли? Разве одно из неписаных правил хорошего тона не гласит, что человек, который бывает в обществе, должен подчиняться требованиям этого общества? Своего рода молчаливое соглашение, если вам угодно.
– Раз уж вы так склонны следовать требованиям общества, почему вы стали адвокатом?
Элис оступилась и непременно упала бы, если бы он ее не поддержал. Его сильные руки подхватили ее, буквально пронеся над полом в течение нескольких па, которые она пропустила.
– Я вижу, ответа у вас нет. – На его лице снова появилась улыбка. – Хотя слово «туше», на мой взгляд, было бы вполне подходящим.
– Насколько я понимаю, моя профессия и то, являетесь ли вы джентльменом или нет, – две совершенно разные вещи.
– Я с вами не согласен. То, что вы стали адвокатом, почти равнозначно тому, что вы перестали быть леди – по крайней мере, в глазах общества. Так что вопрос о том, являетесь ли вы леди, очень схож с вопросом, являюсь ли я джентльменом. – Глаза его сверкнули. – Вот уж никогда бы не предположил, что у нас с вами так много общего.
В ответ на его изощренную логику Элис только презрительно фыркнула. Следовало ли ей воспринимать его слова как обиду или нет?
– Не беспокойтесь понапрасну, мисс Кендалл. Все равно я никогда не питал пристрастия к настоящим леди.
– Я… я не…
От досады – и от страха – Элис буквально лишилась дара речи. Неужели именно так думал о ней весь Бостон – что она больше не была леди?
Сердце в груди болезненно защемило. Ей вдруг захотелось бежать прочь из этого места на свежий воздух, где можно было бы перевести дух. Однако страхи, которые она так долго держала в себе, уже невозможно было подавить. Неужели воспитание, которое ей дали, привело к тому, что она уже не может считаться настоящей леди и ей не найти себе супруга? Неужели так важно научиться кокетничать с мужчинами и вышивать крестиком, чтобы обзавестись ребенком? Не стоило ли ей пожертвовать своей природной склонностью к юриспруденции, чтобы иметь семью? Ведь другие женщины ее возраста воспринимали все это как должное.
