– Я хочу еще раз… последний раз… примириться с ним, чтобы оставить Пьеро мирный город, – прерываясь и тяжело дыша, объяснил Лоренцо.
– Это мудрый шаг, – заметил Пико.
– Я хочу, чтобы вы присутствовали при исповеди.
– Насколько это уместно? – засомневался Полициано.
Граф делла Мирандола только молча кивнул.
Лоренцо с неожиданной нежностью посмотрел на него.
– Джованни, как бы я хотел, чтобы ты продолжил свое служение науке. Чтобы ничто не тревожило твои размышления и поиски истины.
– Не волнуйся, Великолепный, я долгое время не мог продолжать работу, но вскоре с новой силой и энергией сяду за труды. Потому что у меня будет то, чего не хватало все это время.
Лоренцо слушал его и тревожно вглядывался в прекрасные черты Джованни. Пока он говорил, что-то опасное и хищное промелькнуло в выражении его серых глаз, и Лоренцо снова вспомнил, в каком ужасном состоянии был Пико, когда он вывозил его, растерзанного инквизиторами, из Франции. Об этом знали только они, и Великолепный хотел спросить, чего не хватало философу все это время, но в комнату вошел черной тенью Савонарола.
Боль волной пробежала по телу Лоренцо Медичи. Одно дело послать за врагом в попытке примирить его с семейством Медичи, а другое – понимать торжество того, кто его ненавидит, чувствовать себя слабым и немощным, зависящим от милости монаха, смотреть на его неприятное лицо и понимать, что Савонарола останется жить, а он, Лоренцо, веселый правитель Флоренции, станет прахом и пылью. И вся его власть, все состояние, все достижения останутся без его контроля и попечительства. Так ради сына, ради Флоренции, ради славы своей семьи должен он теперь смириться. Савонарола имел славу доброго и участливого исповедника, и Лоренцо надеялся, что любовь к ближнему пересилит ненависть к нему монаха.
Пико слушал исповедь Великолепного и поглядывал с опаской на Савонаролу. Тот пришел не просто так. Надежды Лоренцо на заключение мира слишком призрачны. Фра Джироламо не станет с ним торговаться, не станет уступать. Лоренцо должен понимать это. Но Пико понимал и отчаяние правителя. Вся жизнь была положена на процветание семьи и Республики, он не мог так просто отказаться от всего на смертном одре.
Наконец Лоренцо замолчал. Савонарола посидел минуту, размышляя над словами умирающего. Его худое лицо, низкий лоб и мясистый нос в полутьме спальни как-то по-особенному выделялись на темном фоне его рясы и капюшона.
– Значит, вы каетесь в жестоком разграблении Вольтерры?
– Да. Хоть на это и были политические причины.
– А что скажете по поводу похищения денег из сберегательной кассы девушек-бесприданниц? Многие из них погибли нравственно, вынуждены были продавать себя, чтобы выжить.
– Это была конфискация, потому что средства тратились на нужды организаторов сбора, а не на девушек. Но я признаю, что виноват, что не проследил их дальнейшую судьбу.
– Хорошо, что вы раскаиваетесь, Бог милосерд! – перекрестился Савонарола, следом за ним и остальные. – Но что скажете мне об убийстве? О массовом избиении ни в чем не повинных людей после того, как вашего брата убили, а вас ранили? Ведь вы же ограбили семейство Пацци, а потом жестоко наказали за попытку отомстить вам.
– Око за око, – Лоренцо с усилием сглотнул и облизал пересохшие губы. – Что я мог сделать? Люди – это стадо. Признаю, вместе с виновными погибло много невинных в дни волнений, но не я убивал их. Казнь была приведена в действие Сеньорией, а волнения контролировать я в тот момент был не в силах.
– Или не хотели… – Савонарола склонился ниже над Лоренцо. Сейчас он напоминал хищного ворона, прилетевшего выклевать глаза Великолепному.
– Чего вы хотите от меня? – Лоренцо гордо дернул подбородком. – Хотите раскаяния в гибели убийц моего брата? Хотите раскаяния в заслуженном наказании заговорщиков? Этого я вам дать не могу. Но мне жаль невинно погибших в те дни, и о них я скорблю.
– Бог добр, – удовлетворенно заключил Савонарола. – Но прежде, чем я дам вам отпущение грехов, нужно выполнить три условия.
– Какие, отче?
– Первое, – поднял палец Савонарола: – нужно иметь твердую и живую веру в Бога.
– Эта вера живет во мне, – угасающим голосом просипел Лоренцо.
– Второе, – продолжил монах: – ты должен вернуть все несправедливо взятое тобою или приказать сыну сделать это.
Пико увидел, как рот Лоренцо упрямо сжался в узкую полоску. Глаза умирающего гневно сверкнули, но он нашел в себе силы спросить:
– А третье, отче?
Савонарола поднялся с ложа и навис над ним. Он словно оценивал с высоты, насколько слаб Лоренцо. И правитель Флоренции ждал, глядя на торжествующего врага.
– Ты должен вернуть Флоренции свободу.
Лоренцо шумно вдохнул и медленно выдохнул. Некоторое время держал взгляд на монахе и молчал. Потом собрался с силами и отвернулся от священника.
Савонарола ждал, сверля горящим грозным взглядом костлявую и угловатую фигуру больного. Но Лоренцо упрямо хранил молчание.
Савонарола покачал головой, пробормотал что-то себе под нос и вышел из комнаты. Анджело и Пико потерянно переглянулись.
Ночевать друзья остались в доме Медичи. Прошло еще два тягостных и долгих дня.
Наутро, 8 апреля 1492 года, Пико проснулся от того, что его ласково тряс за плечо Анджело Полициано. Едва он повернулся к другу и увидел его заплаканное лицо, Пико понял, что Лоренцо Медичи скончался.
Кончина Лоренцо повергла в глубокую скорбь не только Флоренцию, но и всю Италию. Ему удавалось на протяжении многих лет удерживать равновесие между итальянскими государствами и заключать мирные соглашения с внешними соседями. Теперь же Италия лишилась мудрого кормчего. «Мир погиб!» – воскликнул Папа Римский, когда получил печальную весть.
Впрочем, Иннокентий VIII скончался следом, 25 июля.
Джованни Медичи, младший брат Пьеро и первый семнадцатилетний кардинал в истории, приехал на похороны отца, его мудрость помогала Пьеро первое время. Но после смерти Папы Джованни был вынужден вернуться в Рим для участия в конклаве. Там он задержался: кардиналы долго и мучительно выбирали нового духовного правителя. В результате подкупов и тонких интриг новым Папой стал Родриго Борджиа, он взял себе имя Александра VI.
Марко снял соколиную перчатку, провел по волосам рукой и повернулся к Лоренцо Альба.
– Лоренцо, что слышно о женихе Джованны?
– Он должен прибыть в Геную через три дня.
– Джованни Медичи сейчас в отъезде. Пьеро вернулся к прежнему беспечному образу жизни, не замечая, как растет влияние Савонаролы. Пьеро вдруг испугался возможного соперничества со стороны своей же семьи. Проводит аресты среди своих – невероятно. Я как раз осматривал его дочку, когда он отдавал приказ в соседней комнате. Лоренцо, как бы он, вкусив безнаказанности, не вспомнил о твоей сестре.
– Он не может поднять руку на свою семью. Медичи никогда такого не делали. Все остальные знатные семейства грызут друг другу глотки постоянно, только не Медичи…
– Ты знаешь, что за человек Пьеро. Он груб, заносчив, привык к выполнению любого своего каприза. Я беспокоюсь.
– Я понимаю. Мы говорили об этом. Отец велел Валентину возвращаться, мы хотим отослать Джованну в Геную. Валентин снял там дом, разместимся в нем в ожидании брачной церемонии. Клянусь, что вздохну свободно, лишь проводив Джованну и Рауля до их брачного ложа, – усмехнулся Лоренцо.
Марко промолчал. Он ратовал за скорый отъезд Джованны, но одновременно страдал все больше.
– Я уеду отсюда совсем скоро. Сейчас веду переписку с Болоньей и Неаполем. Посмотрим, куда меня определит судьба.
Лоренцо понимающе кивнул. Он держал в руках опутенки* и переплетал их между собой. Что-то беспокоило беспечного повесу. Марко нахмурился.
– Как Клариче? Ты больше не говоришь о ней. А ведь был так сильно увлечен, что я уж было подумал, ты, наконец, определился.
