— Кому принадлежала та брошь, которую я нашла? — спросила она после долгого молчания. Кабинет потихоньку погружался в сумерки, и она уже плохо различала выражение лица Теодора.
— Моей матери. Поначалу.
Он тяжело вздохнул.
— Моя мать долго и тяжело болела после третьих родов. Младенец не выжил. Отец, даже не дождавшись ее смерти, поселил в доме свою любовницу — под видом кузины. В той самой розовой комнате. Настолько эта женщина сумела околдовать его. Она требовала все больше и больше, и отец не смел ни в чем ей отказать, лишь бы она не уходила. Однажды она потребовала любимую брошь моей матери, эту самую. Отец подарил матери луну и звезды, когда они были еще подростками. Тогда он еще не был бароном и не был богат. Да вы и сами видите, вещица недорогая. Мама очень дорожила этим подарком. Она, в память о любви, которая когда-то связывала ее и отца, всегда хранила эту брошь при себе, даже когда он поселил здесь любовницу. Мама говорила, что слишком его любит, чтобы сделать несчастным, и потому терпела ту женщину. Она повторяла нам, что наш отец — человек бурных страстей. Когда-то давно он так же страстно любил и ее. Он не властен над собой, и мы должны его понять и простить.
Теперь Эмма поняла, насколько нелепым было ее предположение, что Мэри — любовница ее мужа. Теодор ни за что не поступил бы так же, как его отец — не поселил бы любовницу в одном доме с женой. Не говоря уже о том, чтобы вообще иметь любовницу.
— Мне жаль их, — после паузы добавил Теодор. — Я не представляю, что можно так сильно любить, как мать, чтобы терпеть в доме любовницу мужа, и так сильно любить, как отец, чтобы полностью разориться, лишь бы удержать подле себя любимую женщину.
Теодор встал, снова налил себе вина, подошел к окну. Эмма видела его силуэт на фоне вечернего неба. Он ей нравился. Он тоже способен сильно любить. Любит же он свою сестру достаточно, чтобы просить за нее, и брата, чтобы прощать ему многое.
— Окончательно мою мать сломило то, что он выкрал эту брошь, чтобы подарить любовнице, — Эмма услышала злость в его голосе. — Сначала мама думала, что брошь просто закатилась ночью в щель под кроватью, но эта… женщина специально появилась перед матерью, нацепив украшение. После этого мама слегла, и буквально за две недели угасла.
Теодор не стал рассказывать, как набросился на отца с кулаками и обвинениями, потому что тот даже не пришел на похороны жены, оставшись в комнате любовницы. Отец крепко держал его, не желая терпеть, но и не желая ударить в ответ. Теодор не сдавался, пока не пришел его дядя, двоюродный брат матери, приехавший на похороны, и не оттащил его. Потом месье Амбер сам подошел к мужу сестры и не говоря ни слова, свалил одним ударом в челюсть на пол и плюнул вслед.
— Пока мама болела, к нам приехал ее двоюродный брат. Она из последних сил умоляла его не вызывать мужа на дуэль. Не желая волновать ее, месье Амбер дал ей обещание не драться с нашим отцом на дуэли. После похорон он немедленно забрал нас с Джонасом во Францию. Но он умер спустя два года. Тогда нас забрала к себе тетушка Жюстина, сестра матери. Она рано овдовела, и замуж больше не выходила. Десять лет мы прожили с ней, пока не пришло известие о смерти отца. Тогда она благословила нас и отправила в Англию, отдав вот эти два кольца: свое обручальное и моей матери.
Теодор злорадно усмехнулся.
— По счастью, когда моя мать навещала свою сестру после рождения Джонаса, она случайно оставила там кольцо. Пожалуй, единственная вещь, к которой не притронулась любовница отца.
— У тебя кольцо моей матери, — ответил Теодор на невысказанный вопрос, повисший в тишине. — Второе кольцо я отдал в этот раз Джонасу.
В голосе Теодора Эмма услышала горечь: он не верил, что когда-нибудь это кольцо окажется на пальце жены Джонаса. Он полагал, что кольцо будет проиграно, но, тем не менее, отдал.
— А какое оно? — спросила Эмма.
— Тетя Жюстина и моя мать были близнецами, и замуж выходили одновременно, потому кольца у них были почти одинаковыми. Только у тети Жюстины в центре сапфир, а не рубин.
Эмма поклялась себе, что найдет второе кольцо и выкупит его.
— Уже поздно, — сказал Теодор. В кабинете и вправду стало совсем темно. Огонь в камине давно погас. Эмма различала лишь общие очертания предметов.
— Спокойной ночи, — поднялась она. Эмма хотела уехать достойно, больше не скандаля и не унижая Теодора.
— Спокойной ночи, — тихо сказал он, не отходя от окна.
Так окончилась их семейная жизнь длиной в несколько месяцев: несколько поцелуев, однажды разделенная постель, несколько неудавшихся соблазнений и множество обид.
А ведь все могло быть по-другому, корила себя Эмма. Стоило ей проявить хоть чуть-чуть разума, и у нее был бы идеальный муж. Может он и не любил бы ее до безумия, но с ним было бы хорошо. Теперь ничего не оставалось делать, как уехать — не надеясь больше на любовь, не надеясь зачать ребенка, чего Эмма хотела больше всего на свете. Вероятно, она не способна зачать, потому что сколько лет она провела с мужем, сколько у нее было любовников — и ни разу не возникло даже подозрения на беременность. Но несмотря на разрешение Теодора «вести жизнь, к которой она привыкла», Эмма не собиралась больше иметь любовников — и тем более детей от них. Она собиралась уехать в Дербери, вести спокойную сельскую жизнь, приумножать свои богатства, оплачивать счета Теодора.
Кому все это богатство достанется после ее смерти? Она отпишет все Теодору в завещании — на случай, если скоро умрет. Ей даже немного хотелось умереть сейчас, пока Теодор еще молод, чтобы он смог найти свою любовь.
Джеймс Кэмп рассказал ей, что Джонас уехал сначала в N. Эмма направилась туда, обошла все ломбарды и все магазины, но кольца, похожего на ее, не нашла.
Она покинула Эшли-парк на второй день после их с Теодором вечернего разговора. Впереди у нее вечность — пустая, если не считать некоторых целей: найти второе кольцо и помочь Теодору восстановить Эшли-парк. Брошь она оставила в своей комнате на столике.
Эмма была рада, что Теодор оставил кольцо с рубином ей. Ей казалось, что оно связывало ее с ним и грело. Она подняла руку и поцеловала кольцо, жалея, что не может поцеловать Теодора. Кэтрин не видела этого жеста, она уже спала.
Найти кольцо в Лондоне оказалось на удивление просто. Эмма выкупила его, но не представляла, как передать Теодору. Возможно, он откажется принять от нее этот дар. И она оставила его себе, пообещав, что отдаст или жене Джонаса, если тот женится, или позволит Теодору выкупить его, если он не захочет принять его просто так. Но только не сейчас, а потом, когда-нибудь потом…
