— И поэтому ты держала нашего самого желанного гостя за руку, изо всех сил пытаясь привлечь к себе его внимание? Это просто возмутительно. Боюсь подумать, какое у него сложилось мнение о тебе и обо всех нас!
— Кажется, это только развлекло его, и я не понимаю, почему Венеция так расстроилась. Он ведь еще не обручен с нею.
Бунтарский дух не позволил ей сдержаться, и она все-таки съязвила.
— Не будь такой наглой, — раздраженно отрезала тетя. — Тебе должно быть известно, что твой дядя в плохих отношениях с мистером Холландом. Несколько лет тому назад он поддержал наших арендаторов в их несправедливых обвинениях против сэра Джошуа. Это было очень неприятное дело, и отношения между ними с тех пор прерваны. Ни он, ни его сестра больше никогда не приглашаются в наш дом.
«Они и не собираются снова сюда приходить», — промелькнуло в мозгу Изабеллы. И тут все обиды и разочарования последних недель, жестокое избиение, которому подверг ее дядя, еще причинявшее боль при каждом резком движении, прорвались наружу:
— Я ничего не знала ни о какой ссоре, а даже если бы и знала, почему это должно меня касаться? Мистер Холланд великодушно предложил мне то, за что вам не пришлось платить. С того самого дня, как мы приехали сюда, вы твердите мне, что мы ничего не должны ждать от вас или от моего дяди, и чтобы я как можно раньше начала зарабатывать на жизнь для себя и брата. Но как мне это удастся, если вы ничем не помогаете мне? Кем я должна стать: поденщицей, кухонной работницей, служанкой, которой все отдают приказания? — Она гордо подняла голову. — Я Изабелла де Совиньи, нравится вам это или нет, а Ги — граф де Совиньи. Этого вы у нас отнять не можете, и, если я буду учиться, то, по крайней мере, смогу потом учить других и этим сохраню честь и достоинство имени моего отца…
Слова изливались стремительным потоком, Изабелла вся дрожала, но держалась с достоинством.
— Ты закончила? — ледяным голосом спросила ее тетя. — Не знаю, какой смысл имеет вся эта тирада, но если ты думаешь, что можешь завоевать лорда Килгоура, взывая к его жалости, то позволь заметить, что ты допускаешь большую ошибку. Роберт Эрмитейдж — сдержанный человек, гордый как дьявол, а его отец, хоть и удалился от светской жизни, но он — граф Гленмур и, разумеется, не примет с распростертыми объятиями в качестве невесты своего сына незаконную дочь нищего французского дворянина.
Бессильная ярость охватила Изабеллу.
— Это гнусная ложь! Когда-нибудь я это докажу вам, клянусь, докажу.
— Каким образом? Пошлешь во Францию запрос, чтобы сделали выписки из регистрационных книг? — с напускной жалостью спросила тетя. — Моя дорогая девочка, революция все их давно уничтожила. Ты и тебе подобные, все вы — нищие и живете британской милостыней, и ты должна помнить об этом. Мы воюем с Францией, и войне еще не видно конца.
Слишком долго приходилось Изабелле скрывать обиду и горечь. Теперь она должна сказать все, что думает, какое бы наказание не обрушилось затем на ее голову.
— Чего же тогда так боится мой дядя? — отважно спросила она. — Того, что однажды мой брат может потребовать долю наследства, принадлежащую нашей матери, и которую вы украли у нас?
Эти слова задели Августу за живое, она вскочила на ноги.
— Молчи, ты, гадкая девчонка! Ты говоришь о том, чего не знаешь. Иди в свою комнату. Я побеседую с тобой позже.
Но Изабелла не тронулась с места.
— Я слишком долго молчала. Почему вы так ненавидите нас? Почему? Из-за моей матери? Вы возненавидели ее еще и потому, что ваш муж сильно любил свою сестру? Вы завидовали ее красоте, успеху и ее счастью, когда она сбежала из этого ненавистного дома? Поэтому вы хотите уничтожить нас, ее детей?
Это было сказано в запальчивости, но произвело ужасающий эффект. Два красных пятна появились на щеках тети.
— Как смеешь ты говорить такие злые слова? Ведь если бы не мы, вы с братом просили бы подаяние на улице? Я все расскажу твоему дяде. Пусть сам решает, как тебя наказать.
Она задохнулась от злости и так сильно ударила девушку по щеке, что на ней остались кровавые следы от тяжелых колец.
Изабелла застыла, чувствуя, как струйка крови стекает ей в рот. Она пыталась справиться с душившей ее яростью. Потом схватила старинную китайскую вазу со столика и изо всех сил швырнула ее на пол так, что ваза разлетелась на сотни осколков. Потрясенная своим собственным неистовством она, не двигаясь, несколько мгновений стояла над разбитой вазой, затем выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Девушка стремглав промчалась по лестнице мимо одной из служанок, застывшей с метелкой в руках, и удивленно смотревшей ей вслед.
Оказавшись в своей комнате, Изабелла намочила полотенце водой из кувшина и прижала его к пораненной щеке, все еще дрожа и отчетливо осознавая свое несчастье. Если бы только она могла завязать в узелок свои немногие пожитки, накинуть плащ, позвать Бет и уйти из Хай-Уиллоуз навсегда! Но как это сделать? Ей некуда было идти, не было друзей, которые могли бы приютить, не было денег на дорогу, и еще у нее был Ги. Она не могла оставить брата. Что бы ни случилось, они должны быть вместе.
Изабелла представить не могла, какое наказание придумает для нее тетя Августа, и как поведет себя дядя, когда она расскажет ему о вызывающем поведении племянницы. Девушка невольно вздрогнула, вспомнив жалящую плеть на своей обнаженной спине. Она взяла шаль и торопливо сошла вниз по лестнице, стараясь держаться как можно спокойнее, а потом выскользнула через кухонную дверь. Изабелла позвала Бет, та всегда крутилась поблизости, и побежала через сад и дальше по тропинке, ведущей к берегу моря, единственному месту, где действительно можно было побыть одной.
Несколько часов спустя там с ней случайно встретился Роберт Эрмитейдж. Он возвращался верхом после долгого и полезного объезда болот с Фредом Говардом, который показался Роберту способным, хорошо разбирающимся в своем деле инженером.
Изабелла, обхватив руками колени, сидела на берегу и, не отрывая глаз, смотрела на серое пенистое море. С утра светило солнце, но потом облака затянули небо. Резкий, холодный ветер спутал темные волосы девушки.
Она была слишком поглощена своими печальными размышлениями и не услышала стука копыт. Лежавшая с нею рядом собака подняла голову, узнала друга и снова улеглась, приветливо помахав хвостом. Роберт спешился и направился к Изабелле, ведя лошадь рядом. Скрежет гальки под его сапогами заставил ее встрепенуться, но головы она не повернула.
— Сирена должна сидеть на скале и петь, расчесывая волосы золотым гребнем, — сказал он, улыбаясь девушке. И тут же голос его изменился. — У вас расстроенный вид. Что-нибудь случилось?
