«Да, да! Любуйся ею! — думал Андзолето. — Мне только это и нужно».
Консуэло не просыпалась, и граф, понизив голос, с самым милым, веселым лицом стал выражать свой восторг. — Ты был прав, Дзото, — начал он непринужденно, — Консуэло — лучшая певица во всей Италии, и я ошибался, сомневаясь, что она к тому же и красивейшая женщина в мире.
— Но ведь вы, ваше сиятельство, считали ее уродливой, — заметил лукаво Андзолето.
— И ты, конечно, передал ей все мои грубые выражения? Но ничего, я надеюсь искупить их таким крупным штрафом, что тебе не удастся более вредить мне, напоминая ей о моей вине.
— Вредить вам, ваше сиятельство? Как бы я мог это сделать, если бы даже это и пришло мне в голову?
Тут Консуэло слегка пошевелилась.
— Дадим ей спокойно проснуться, чтобы не напугать ее, а ты освободи мне стол. Мне надо разложить на нем и перечитать контракт Консуэло. Знаешь, пока она спит, ты можешь сам пробежать этот контракт, — проговорил граф, когда Андзолето, исполнив его приказание, очистил стол.
— Контракт до пробного дебюта? Да это просто великолепно, о мой благородный покровитель. И дебют немедленно, до окончания срока ангажемента Кориллы?
— Это меня не смущает. Неустойка в тысячу цехинов. Мы заплатим ей, только и всего!
— Но если Корилла пустит в ход интриги?
— Мы за эти интриги упрячем ее в тюрьму.
— Бог мой! Для вашего сиятельства нет преград!
— Да, Дзото, — ответил сухо граф, — таковы уж мы есть: то, чего хотим, мы хотим наперекор всему и всем.
— Как! Условия ангажемента те же, что и у Кориллы? Для дебютантки без имени, без известности те же условия, что для знаменитой певицы, кумира публики?
— Новую певицу будут обожать еще больше. Если же условия прежней певицы ее не удовлетворят, то стоит ей сказать одно слово, и она получит вдвое больше. Все зависит от нее, — прибавил граф, повысив немного голос, так как заметил, что Консуэло просыпается. — Ее судьба в ее руках. Консуэло, услышав сквозь сон эти слова, протерла глаза и, убедившись, что все это происходит наяву, соскользнула с кровати; не задумываясь над необычностью такого посещения, она привела в порядок волосы, накинула мантилью и с наивной доверчивостью вмешалась в разговор:
— Вы слишком добры, ваше сиятельство, но я не настолько самонадеянна, чтобы воспользоваться вашей добротой. До дебюта я не подпишу ангажемента. Это было бы недобросовестно с моей стороны. Я могу не понравиться публике, провалиться, быть освистанной. В этот день я могу оказаться не в голосе, растеряться, наконец просто быть некрасивой… Связанный словом, вы не возьмете его обратно из гордости, я же слишком горда, чтобы злоупотребить им…
— Некрасивой в такой-то день, Консуэло! — воскликнул граф, пожирая ее глазами. — Вы — некрасивой? Взгляните на себя, как вы есть, сейчас! — продолжал он, взяв ее за руку и подводя к столу, на котором стояло зеркальце. — Если вы восхитительны в таком костюме, что же будет, когда вы появитесь осыпанная драгоценными камнями, сияющая, торжествующая?! Андзолето, видя дерзость графа, чуть не скрежетал от ярости зубами.
Но насмешливое равнодушие, с которым Консуэло отнеслась к пошлым ухаживаниям вельможи, тотчас успокоило его.
— Ваше сиятельство, — сказала она, отталкивая от себя осколок зеркала, который граф поднес к ее лицу, — смотрите, не разбейте остаток моего зеркала: у меня никогда не было другого, и я им дорожу, так как оно никогда не обманывало меня. Кто бы я ни была — урод или красавица, — но я отказываюсь от ваших щедрот. К тому же я должна сказать вам откровенно, что ни дебютировать, ни заключать контракт я не стану, если мой жених, который стоит сейчас перед вами, не получит также ангажемента. У нас с ним должен быть один театр и одна публика. И разлучиться мы не можем, так как собираемся обвенчаться.
Это неожиданное признание немного ошеломило графа, но он тотчас оправился от своего смущения.
— Вы правы, Консуэло, и я вовсе не хочу вас разлучать. Дзото будет дебютировать вместе с вами. Только мы не должны закрывать глаза на то, что, хоть у него и крупный талант, но все-таки ему далеко до вас.
— Я думаю иначе, — горячо возразила Консуэло, покраснев при этом, словно обида была нанесена ей самой.
— Знаю, знаю, что он в большей мере ваш ученик, чем ученик того профессора, которого я ему дал, — улыбаясь, заметил Дзустиньяни. — Не отнекивайтесь, моя красавица! Помнится, Порпора, узнав о вашей дружбе с ним, воскликнул: «Теперь мне понятны некоторые его достоинства, а то я никак не мог их совместить со столькими недостатками».
— Я очень благодарен господину профессору! — принужденно улыбаясь, сказал Андзолето.
— Ничего, он изменит свое мнение, — весело проговорила Консуэло. Публика заставит моего дорогого, славного учителя разубедиться.
— Ваш дорогой, славный учитель — лучший судья, лучший знаток пения во всем мире, — возразил граф. — Пусть же Андзолето продолжает пользоваться вашими указаниями. Это только послужит ему на пользу. Но, повторяю, мы не можем заключить с ним договора, пока не узнаем, как к нему отнесется публика. Пусть он дебютирует, а там, при нашей благосклонности, мы сумеем по справедливости удовлетворить его требования.
— Тогда мы будем дебютировать вместе. Мы — ваши покорные слуги, господин граф. Но никакого контракта, никаких подписей до дебюта! На этом я стою твердо…
— Вы, Консуэло, быть может, не вполне довольны теми условиями, которые я вам предлагаю? Так продиктуйте свои. Вот вам перо — сами вычеркивайте, сами добавляйте; моя подпись внизу.
Консуэло взялась за перо. Андзолето побледнел, а граф, заметив это, от удовольствия закусил кончик своего кружевного жабо, которое все время теребил. Решительно перечеркнув контракт, Консуэло написала там, где еще оставалось место над подписью графа: «Андзолето и Консуэло обязуются вместе принять условия, которые будет угодно графу Дзустиньяни им предложить после их дебюта, каковой должен состояться в будущем месяце в театре Сан-Самуэле». Она быстро подписала свое имя, а затем передала перо возлюбленному.
— Подписывай не читая, — сказала она, — этим ты хоть в какой-то мере докажешь твоему благодетелю свою признательность и доверие.
Андзолето все-таки, прежде чем подписать, быстро пробежал глазами написанное. Граф тоже прочел, глядя через его плечо.
— Консуэло! — воскликнул Дзустиньяни. — Право, вы странная девушка! Удивительное существо! Ну, а теперь идемте оба ко мне обедать, — добавил он, разорвав контракт и предлагая руку Консуэло.
Девушка приняла приглашение, но попросила графа вместе с Андзолето подождать ее в гондоле, пока она приведет себя в порядок.
