Элиз не скупилась на похвалы, так как все это действительно произвело на нее сильное впечатление. Она хорошо знала, сколько нужно сил и работников, чтобы обеспечить такое изобилие в этом забытом богом уголке. Человек здесь мог жить, почти не соприкасаясь с внешним миром, не обращая внимания на его заботы и страхи, жадность и предательство. Элиз всегда мечтала жить именно так. А вспоминая, что ее собственные владения обращены в пепел и перспектива восстановить их в ближайшем будущем маловероятна, она всем сердцем завидовала Рено Шевалье.
Однажды вечером они ехали по тропе к дому, щурясь под косыми лучами заходящего солнца. Перед этим Рено показал Элиз ткацкую, где стоял огромный станок, и попытался растолковать ей, как много шерсти они получили в этом году. Он сообщил, сколько мешков его кузина начесала и спряла весной и сколько ярдов материи наткали на одежду для рабов.
Выказав приличествующее одобрение, Элиз вздохнула:
— По-моему, я не очень нравлюсь Маделейн…
— Почему ты так думаешь?
— Она смотрит на меня так, словно я — один из тех тараканов, за которыми она так самозабвенно гоняется.
Рено усмехнулся:
— Она их действительно ненавидит. Надо будет привезти ей котенка — это поможет бороться с ними.
— Привези, и она будет еще больше обожать тебя.
— Ты преувеличиваешь.
Заметив, что он перестал улыбаться, Элиз пожалела, что заговорила об этом, и поспешно добавила:
— Впрочем, меня это не касается.
— Маделейн приехала со мной из Франции, из Комбурга. Может, у нее и есть право беспокоиться о моем благополучии.
— Ты совсе не обязан ничего объяснять…
— Разумеется, но мне не хотелось бы, чтобы ты заблуждалась. Она мне как сестра, дорогая старшая сестра.
— Но это действительно не мое дело!
Рено проигнорировал ее возражения.
— Она жила в нашем замке в качестве бедной родственницы, выполняя все капризы жены моего отца. Несколькими годами раньше произошел какой-то скандал, о котором она никогда не говорила, но он лишил ее каких бы то ни было прав. Маделейн была очень добра ко мне и следила, чтобы со мной обращались как с сыном графа, а не невежественным дикарем, каким, без сомнения, я тогда во многих отношениях и был. Она любила слушать мои рассказы о Луизиане, иногда говорила, что, должно быть, интересно начать новую жизнь в новой стране. Когда я решил покинуть Комбург, я предложил ей уехать со мной. Она согласилась. Я не хотел, чтобы она стала моей экономкой, но именно эту должность она сама себе выбрала, и я не могу отнять это у нее.
— Можешь сказать ей, что я на эту должность не претендую.
— Сомневаюсь, что тебе представится такая возможность, — жестко заметил он.
Элиз в недоумении посмотрела на него:
— Последнее время ты слишком раздражителен. Я не хотела тебя обидеть.
— Нет? Если бы я мог быть в этом уверен, мне было бы намного легче.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе иногда нравится… Нет, ничего. — Рено резко отвернулся и подобрал поводья, будто собрался ускакать от нее.
Она протянула руку и схватила его за рукав.
— Ты думаешь, я просто придираюсь, чтобы… испытать твой характер?
— И мои добрые намерения.
— Но это нелепо!
— Да? Будешь утверждать, что никогда так не поступала?
Ее лицо залил румянец, но взгляд остался спокойным.
— В последнее время — нет.
— Как бы мне хотелось думать, что ты так невинна и бесхитростна, — после продолжительной паузы произнес он.
Элиз отдернула руку. Неожиданно она ясно поняла, что он говорил о том утре, когда, проснувшись, обнаружил ее спящей в его объятиях. Он вздрогнул, она проснулась и, собрав все свое достоинство, высвободилась.
— А ты сам разве невинен и бесхитростен? — спросила она с напряжением в голосе.
— О, я не делаю тайны из моего наступления на твою оборону. Но если мне не надо держать свою, я хотел бы об этом знать.
В его последних словах послышался сарказм, и именно это подсказало ей ответ.
— А что? Боишься, придется сдаться? — усмехнулась Элиз.
— В случае, если силы с противником равные, лучший способ снять осаду — это атаковать.
Дернув поводья, Рено ускакал. В некотором смятении Элиз проводила его взглядом. Она знала, что в последние несколько дней нервы его были на пределе, и догадывалась, чего стоил ему строгий контроль над собой. Но в то же время он неизменно производил на нее впечатление человека, твердо и неотступно идущего к своей цели. Может, она слишком понадеялась на его закаленную волю? Неужели его неуязвимость была всего лишь мифом, который она создала, потому что очень хотела поверить в него?
Элиз была уверена, что ей придется добираться до дома одной, но Рено остановился невдалеке под сенью большого дерева. Она подумала, что он хочет сказать ей что-то еще, и, натянув поводья, пришпорила коня.
Когда она была уже совсем рядом, Рено спешился и, не взглянув на нее, повел коня на поводу. Время от времени он наклонялся и подбирал что-то среди сухих листьев, покрывавших затоптанную траву по краю тропы. Элиз несколько минут наблюдала за ним, потом подняла голову и посмотрела на дерево над ними. Это был дикий орех.
Сойдя с лошади, она накрутила поводья на руку и тоже зашуршала листьями, выискивая орехи. Они были маленькие, но их было очень много. Это занятие затягивало, вызывая азарт, как поиски любой потерявшейся вещи. Сбор орехов по осени всегда относился к ее любимым обязанностям по хозяйству. Вскоре Элиз набрала полную пригоршню орехов, и ей приходилось прижимать их к груди. Всякий раз, когда она наклонялась за очередным орехом, один или два других падали у нее из рук.
— Позволь мне. — Рено взял у нее орехи и положил их в уже оттопырившиеся карманы. — Я знаю, где растет хурма. Хочешь?
Похоже, это было предложение мира. Элиз согласилась, и они пошли рядом по тропе, ведя лошадей на поводу. Идти было недалеко. Их появление спугнуло опоссума, выискивавшего упавшие плоды; неуклюжее создание с голым хвостом покатилось в глубь леса.
Хрустящие горьковатые орешки и нежная сочная мякоть хурмы прекрасно сочетались друг с другом. Рено расчистил место под деревом, и они уселись, прислонившись к стволу. Рено колол орешки руками, Элиз выбирала ядра; время от времени они откусывали по кусочку хурмы. Семечки внутри были большие и гладкие, одно из них Рено расколол, чтобы показать ей зернышко внутри, имевшее очертания цветка. Потом они раскрывали другие семечки, и всякий раз зернышко внутри имело новые очертания.
Это было перемирие после ссоры. Сначала между ними чувствовалась некоторая напряженность, потом она прошла. Правда, однажды эта напряженность возникла снова — когда Элиз, вместо того чтобы отдать мякоть орешка Рено в руки, положила орешек ему прямо в рот, так как руки его были заняты. Он долго и пристально смотрел на нее, потом опустил свои густые ресницы, но ничего не сказал.
