Дипсада, перепугавшись, сбежала, бросив, бросив истекавшую кровью женщину на неразумных служанок.
– Чего бы тебе хотелось, скажи?
На все заботливые вопросы звучало:
– Я устала. – Устала от всего сразу, – от дома, прежней суетливой жизни, забот; более всего от Назона. Устала и ничего не хотела.
Весна, ранняя, тёплая, обильная цветами, наступив, закружила Город в хороводе весёлых празднеств. Напе не могла спокойно видеть, как подавлена её госпожа, прежде беспечная и весёлая , будто птичка. Про себя служанка честила Назона на все корки. Поначалу, услыхав, что госпоже плохо, пылкий любовник перетрусил, даже пустил слезу и ужасно всем мешал. Зато когда госпоже едва полегчало, он тут же забыл все свои обеты; припарки, грелки и лекарства вмиг наскучили ему, и он вновь предался своим любимым занятиям – бумагомаранью и праздношатанью. Подозревая, что у него на стороне заведены шашни, Напе сильно досадовала, что свела его с госпожой: человеком он оказался пустейшим, необязательным и легкомысленным..
Слуга избранника госпожи, наглый и распущенный Пор, к счастью не жил в доме Капитона, ютясь поблизости в наёмной каморке. Быстро уразумев, что парень падок на деньги, Напе стала с лёгкостью получать сведения о Назоне, его прогулках, знакомцах, семье, Сульмоне и прочем, до поры тая их про себя. Однажды Пор сообщил, что господин получил письмо от отца: старый хозяин наказывает сыну ехать домой, поскольку снова приглядел ему невесту. Напе ахнула; сообщать новость больной госпоже она не решилась.
Вскоре ей довелось подслушать под дверью громкий разговор Назона и Терции
– …Я понимаю тебя лучше, чем ты меня, – говорила госпожа.
– Ты меня вовсе не понимаешь! – горячился Назон
– Отчего же? Когда ты красуешься перед другими женщиами, даже если я иду рядом, я отлично тебя понимаю. Когда ты развлекаешься в гостях, в то время как я лежу больная, я отлично тебя понимаю. Когда ты, отговариваясь безденежьем, не хочешь сделать мне подарок ко дню рождения, а сам покупаешь для себя всё, что захочется, я отлично тебя понимаю.
– Вот каким чудовищем, оказывается, ты видишь меня! И ты ещё утверждаешь, что любишь! Что касается подарка, могу сказать одно: не проси. Не станешь просить, дам.
Тут под ногой Напе заскрипела половица, и разговор оборвался. Войдя к госпоже, служанка одарила поэта хмурым взглядом , а когда разгорячённый Назон с досадой удалился, подсела к хозяйке.
– Я всё понимаю, – вздохнула Терция. – Он уже не любит меня так сильно, как твердит в стихах. Он не опора, не друг, не суженый, и я должна разлюбить его. Но тогда станет скучно жить. Мне легче закрыть на всё глаза и продолжать нашу любовь.
Болезнь часто лечат ядом, и , случается, больной выздоравливает. Настало время сообщить о сульмонской невесте, и Напе решила не упускать случая. Она рассказала госпоже о письме, добавив:
– Поглядим, расскажет ли он сам про это. Если не утаит, значит, невеста – пустяки. Если же промолчит, значит, дело плохо.
Терция долго молчала. Осунувшееся личико её было печально.
– Я думала, что больней мне уже не будет, – наконец прошептала она.
Минул день, другой, – Назон ни словом не обмолвился любимой о письме отца, хотя обронил как бы невзначай, что летом ему придётся съездить на родину. Госпожа и служанка переглянулись. Вскоре6 в руки Напе попали таблички с последними стихами поэта. Девушка почти грамотная, она разобрала первые строчки и поняла, что заплатила Пору не напрасно.
– Вот, – сказала она, передавая их хозяйке. – Таблички треснули и господин их выбросил, а я подобрала. Воск немного стёрся, но разобрать можно.
Терция узнала руку возлюбленного.
«Стыдно признаться, но двух в одно время люблю.
Обе они хороши, наряжаются обе умело.
Кто мне желанней из них, было бы трудно решить.
Две меня треплют любви, два встречные ветра.
Утлый челнок, мчусь то туда то сюда!»
– Думаешь, это правда? – упавшим голосом осведомилась Терция.
– А чего ему лгать табличкам? У него чуть нос зачешется, он и то отметит в стихах.
Квинт Титий, знакомец Капитона, о котором сообщалось в полученном Терцией письме мужа, уведомил её, что собирается отплыть ранее намеченного срока, ещё до Мегализийских игр, и если она намерена отправиться с ним, пусть поторопится. Терция поплакала немножко, а потом принялась разбирать свои украшения и безделушки, решая, что взять с собой в заморское путешествие, хотя вовсе ещё не была уверена в своей поездке. Напе обрадовалась: госпоже следовало встряхнуться, дав отставку надоевшему поэтишке, морское путешествие как раз то, что надо, да и ей самой не мешало взглянуть на белый свет.
Назон встретил спокойно намерение своей госпожи съездить к мужу, поскольку летом им всё равно придётся разлучиться, так как отец приказал ему приехать в Сульмон. Напе не удержалась от язвительного замечания:
– Как будто путешествие за море то же самое, что поездка за сто миль.
Тихая и сосредоточенная Терция промолчала. И если до сих пор она колебалась, стоит ли ей ехать, то после слов Назона её решение окрепло.
Вскоре он вручил милой крошке стихи.
« Скоро готовится плыть по неверной дороге Коринна,
Ложе покинув своё, бросив домашних богов….»
Вспомнив по обычаю своему «Арго» и Тритона, поговорил о Сцилле и Нереидах , поэт, не удержавшись, расписал морские опасности. Под конец он всё-таки вспомнил о любезной и посвятил ей прочувствованные строки:
« Горе мне! Стану теперь и Зефиров, и Эвров бояться,
Страшен мне злобный Борей и незлобливый Нот….»
Напе застала госпожу в слезах.
– Послушай, что он пишет, – всхлипнула Терция. – «Да хранит твой корабль Галатея, помни всегда обо мне, возвращайся с ветром попутным. Столь дорогой мне корабль я с берега первым примечу и, увидав, закричу: Едет моё божество! И на руках я тебя понесу, и меня зацелуешь ты бурно… Он до сих пор не понимает, что наша разлука навсегда!
И , не сдерживаясь более, она упала на подушки, сотрясаясь от рыданий.
– Милая госпожа, забудь негодного мальчишку, – принялась утешать её Напе. – Это я виновата, что свела вас. Ты достойна лучшего. Он не стоит тебя. Ославил своими стишками честную женщину так, что на неё пальцем указывают, поссорил её с мужем и к тому же путается со служанками. Забудь его.
– Я его забыла. Но мне очень больно.
– Боль пройдёт, едва мы взойдём на корабль. Лучше подумай, как оправдаться перед мужем в долгах и прочих шалостях.
– Что-нибудь придумаем. Ох, как вспомню, что снова придётся начинать жизнь с Капитоном…
– Найдём другого. Будто на этих двоих, Капитоне да Назоне, свет клином сошёлся.
Оправившись от болезни, Терция снова потянулась к зеркалу. Она разглядывала себя после длительного перерыва, задумчиво вздыхая и покачивая головой: то глаза ей казались потускневшими, то рот поблекшим. Наконец, она решила, что ей необходимо осветлить волосы, чтобы явиться в провинции во всём блеске римской красавицы. Напе встретила этот замысел неодобрительно, подозревая, что тут желание
