— Что?..
— Ш-ш-ш...
Подхватив Нору крепкими руками, он осторожно понес ее к кровати. От покрывала пахнуло лавандой. Нора изумленно подняла взгляд. Ее сумеречному сознанию вдруг представилось, что на лице Эдриана отразилась нежность, которой она не видела много лет.
Он наклонился над ней так низко, что она видела темные черточки на роговице глаз, видела, как их яркая зелень делается золотистой вокруг зрачков. Он пристально всматривался в ее лицо, его дыхание согревало ей кожу. Нора лежала не двигаясь и не пыталась понять, что означает этот взгляд, а просто впитывала в себя лихорадочный жар его тела. Все произошедшее казалось ей сном, и она больше не старалась вникнуть в смысл событий.
— Я спрошу еще раз, — очень мягко произнес он и осторожно убрал прядь волос с ее лица. — Зачем приезжали те люди?
Нора облизала губы. Эдриан не сводил с нее глаз, отчего по ее телу распространилась огненная волна. Она чувствовала себя как пьяная.
Сон это или не сон, но он опасен. Нора плотно сжала губы и резко вздохнула.
— Я не предам своего брата. Тебе придется заставить меня как-то иначе.
Эдриан не сводил с нее глаз.
— Предложи, как.
— Не могу. Я должна расплатиться с ним за добро.
Он мрачно улыбнулся:
— Я тоже.
Норе послышалась в его голосе кровожадная нота. Она закусила губу, хотя надо было вступиться за Дэвида, рассказать о его доброте, потребовать, чтобы Эдриан пощадил брата. Нора прекрасно знала, как это бывает у мужчин — тогда, во внутреннем дворе Ходдерби, Дэвид не щадил Эдриана. И он никогда не согласился бы на брак между членами их семей.
Она сама должна защитить Дэвида, ибо Эдриан этого ни за что не сделает.
Продолжая смотреть на Нору, Эдриан отступил на шаг, потом развернулся и пошел к двери.
Нора испуганно приподнялась на локтях. Он что, хочет уйти? Решил покончить с допросом? Но у нее самой есть вопрос.
— Что ты имел в виду, когда назвал меня дурочкой?
Уже взявшись за ручку, Эдриан обернулся. Нора почувствовала, как он напрягся, но его ответ прозвучал вполне мирно:
— Засылайте, миледи. Сладких вам снов.
Дверь тихонько закрылась.
Часовня была узкой и темной. Ее сложили из тесаного камня, когда на троне еще сидел Плантагенет. Эдриан опустился на жесткую холодную скамью. Узкие окна с рифлеными стеклами едва пропускали свет восходящего солнца.
В нем бушевал холодный гнев. Хотелось разбить что-нибудь, уничтожить, растоптать.
Его взгляд упал на золотой резной крест, нависший над алтарем красного дерева, на изломанную фигуру на нем. Кто-то приложил немало усилий, изображая мучения на деревянном лике Христа.
Возможно, Нора права: Бог смотрит на них, но делами этого королевства не занимается. В своем Сыне он исчерпал интерес к страданиям и теперь лишь ждет Судного дня.
А может быть, даже и не смотрит. Могли Христос терпеть молитвы Дэвида Колвилла и его отца?
Эдриан резко выдохнул. День ее свадьбы навсегда впечатался в память, и стереть его не могли ни годы, ни расстояние. Он во всех подробностях помнил, как сверкали кольца на руках Норы, когда она подняла кубок с вином. Помнил запахи празднества — ароматы вина и жареного мяса. Помнил мелодии, доносившиеся с галереи над головами пирующих. Помнил, как испытал потрясение, удар, боль от которого так и не стихла. Помнил, как попятился из зала и почувствовал лезвие у своего горла...
Слова Дэвида Колвилла и сейчас звучали в его ушах так, как будто тот стоял рядом: «Католический пес! Я бы с радостью убил тебя, но мне жаль трудов самого ничтожного из моих слуг, которому придется смывать с пола кровь. Твоя жизнь их не стоит».
А вот собственного ответа Эдриан не помнил. Как будто яркая вспышка света выжгла все его чувства. Но что-то он все же сказал, потому что Дэвид Колвилл на прощание бросил: «Она умрет раньше, чем ты снова коснешься ее своими грязными лапами». Так сказал ее брат, которого она сейчас защищает и который, по словам Норы, единственный из всех помогал ей.
«Я ничего не знала о соглашении, которое они заключили».
Воспоминание об этих тихих словах Норы молотом стучало ему в висок. Он полагал себя бесчувственным? Нет, в нем билась ярость, и ничего больше. Ярость, ужас и... сожаление. И стыд.
Эдриан сжал кулаки. Потом разжал. Вдохнул, выдохнул. Надо подумать. Все это произошло много лет назад. Это уже свершилось, но никак не повлияло на последующие события.
Итак, Нора его не предавала. Она сама подверглась насилию. Но даже знай он об этом, его действия не могли быть иными. Он сделал все возможное, приложил все силы, чтобы вернуться за ней. Правда о прошлых событиях не заставила его иначе оценить собственные усилия, а лишь доказала, как они были необходимы. Но стыд остался.
Только один раз была между ними близость. В тот единственный раз все произошло так неумело, поспешно, но так прекрасно, что казалось почти невинным, безгрешным и даже благословенным.
Позже он стал вести себя с осторожностью. Прилагал недюжинные усилия, чтобы соблюдать целомудрие, признавая, что последствия близких отношений грозят только ей, а не ему, и подвергать ее этому риску бесчестно, хотя юный пыл окрашивал все в иные краски.
Сейчас, понимая, что тот случай действительно разрушил ее жизнь, и признавая обвинения Норы, он трезво оценивал тот день в полях. Невыразимо сладкие объятия превратились в его сознании в нелепый акт насилия, который кровавым пятном окрасил и ее жизнь, и его.
На Эдриана накатила волна дурноты. Если бы он никогда к ней не прикасался... Если бы они сохранили целомудрие...
А сейчас он, Эдриан, снова возник в ее жизни, чтобы погубить ее снова.
Он поднял взгляд на распятие. Ангелы отвернутся от него. Впереди только тьма.
Эдриан не знал, ждет ли его загробная жизнь, Страшный суд и возмездие. Может быть, не существует ни рая, ни ада. Может быть, тело его рассыплется в прах. Ведь люди просто играют в религию. Они превратили Бога в повод для войн.
Значит, впереди ничего нет. Наказание за грехи — это смерть, награда за добродетель — могила. Но даже если на небесах есть Владыка, это не изменит его действий. Вечным проклятием, которое ему суждено, Эдриан расплатится за земную жизнь для себя и близких, в которой они не будут рабами.
Его брат — тот, кто знал, что Нора вынашивает его ребенка, — его брат мертв. Лорд Хэкстон пока недосягаем. Но Дэвид Колвилл скоро будет в его руках, и тогда справедливость восторжествует. Прольется кровь.
Эдриан втянул ноздрями заплесневелый воздух, ощутил на языке вкус столетий, заполненных покаянием, сплюнул и вскочил на ноги. В этом пространстве он не чувствовал ничего — ни благодати, ни осуждения, ни проклятия. Здесь торжествует лицемерие. Именно здесь он перережет глотку Дэвиду Колвиллу.
