— Вы вдова? — спросила Филонида Анжелику в одну из первых встреч.
Занеся гусиное перо над записной книжкой, жеманница собиралась внести имя своей новой подопечной в список приглашенных на «дамский ужин».
Анжелика поспешно возразила:
— Нет! Нет, я не вдова!
Ей казалось, что утвердительный ответ на этот неожиданный вопрос оборвет последнюю ниточку, связывающую ее с любимым, который продолжал жить в ее памяти.
— Будете! — решила несколько обескураженная, но ничуть не удивленная мадемуазель де Паражонк. — Скажем так: вы не находитесь под опекой мужа, ни живого, ни мертвого. Но не следует забывать, что у вас двое детей в добром здравии, которых вы без стеснения показываете окружающим.
— А почему я должна стесняться?
Анжелике было нелегко вновь занять достойное место в обществе с его строгими традициями и правилами поведения. Она уже столкнулась с трудностями, когда обосновалась в квартале Маре, где возводили величественные особняки самые знатные семьи королевства и где положение женщины — возможно, вдовы, — занимающейся коммерцией, не позволяло ей засиять среди других звезд на небосклоне салонов, в которые ее ввела мадемуазель де Паражонк. Жеманница полагала, что положение Анжелики среди всех этих особ благородного происхождения еще более шаткое, чем у куртизанки Нинон.
— То обстоятельство, что вы, как и она, независимая женщина, вовсе не означает, что вы — женщина свободных нравов, — заявила Филонида.
Анжелика промолчала, а ее собеседница внезапно заявила:
— Вам следовало бы завести любовника. Ну, или хотя бы сделать вид, будто у вас есть любовник, — продолжила Филонида, заметив, что Анжелика собирается возразить. — К примеру, кто тот благовоспитанный и элегантный господин, с которым вы ведете торговые дела и который изыскивает сотни способов, лишь бы заслужить вашу благосклонность?
— Одиже?
Анжелика отрицательно покачала головой. Она не желала видеть Одиже в своей личной жизни и вообще не желала иметь любовника. У нее и без того хватало проблем. Мадемуазель Паражонк считала, что подобное воздержание не соответствует тому положению в обществе, которое занимала новая знакомая, но в глубине души одобряла ее поведение.
Вот так Анжелика начала долгий путь наверх, еще не до конца сознавая, какие трудности и разочарования ожидают ее впереди. Она хотела оказаться в Версале, и однажды она обязательно окажется там! Но приходилось признать, что, сколько бы она ни посещала салоны, где собирались лучшие умы столицы, тесно связанные с ближайшим окружением короля, и какой бы степени учености она ни достигла, это вовсе не означало, что ей открыт путь в Версаль. Многие женщины, вращающиеся в этих кругах и не представляющие себе жизни вне Парижа, осваивающие уроки любви и философии у Нинон, без сомнения, никогда не смогут попасть в Версаль.
Версаль стремительно превращался в место, о котором грезили все, потому что этот дворец стал предметом страсти короля. Версаль засверкал подобно новой звезде, которую только что открыл знаменитый ученый[21], и все мечтали хоть когда-нибудь получить туда приглашение. Именно поэтому вздыхала порой мадемуазель де Паражонк, размахивая зажатым в пальцах пером.
— Никогда ни мадемуазель де Ланкло, ни я не получим приглашение туда. А вы получите! — заверила она Анжелику. — И пусть у вас нет ни положения, ни покровителя, который смог бы объяснить вам, как этого добиться, вы непременно туда попадете!
И она горько вздохнула.
— Но что дает право отправиться в Версаль мне, а не вам? — спросила Анжелика.
— БЛАГОРОДНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ! — заявила престарелая мадемуазель тоном, не терпящим возражений.
И Анжелика не осмелилась перечить бывшей жеманнице. Каким образом старая дама догадалась о ее происхождении? По каким признакам поняла, что под личиной госпожи Моренс, под маской шоколадницы скрывается блеск древнего и знатного рода?
Мадемуазель Паражонк не раз удивляла Анжелику своим умением подмечать, казалось, совершенно неуловимые детали.
Благородное происхождение! Оно открывало двери знатнейших домов, а случалось, что перед ним склонялся и сам король. Да, она действительно принадлежала к древнему роду и могла посещать Версаль по праву рождения. Но сказать — это еще не значит сделать. Анжелика не обольщалась. Ей потребуется преодолеть множество препятствий. Но в одном она не сомневалась: она рождена для того, чтобы войти в королевский дворец через распахнутые перед ней золотые ворота.
Однажды в одном из литературных салонов, где любили рассуждать о чувствах, разгорелась оживленная дискуссия. Обсуждали «Астрею»[22].
Кто не читал «Астреи»? Ее читали все. Кто украдкой, а кто открыто, средь бела дня с головой погружаясь в перипетии романа, на страницах которого любовь пастуха Селадона и его возлюбленной Астреи расцветала на фоне невероятных приключений, а взаимное волшебное чувство открывало героям новые горизонты мира, доселе казавшегося жестоким и скучным.
Мадемуазель Паражонк заявляла, что «Астрея» — роман, которому недостает глубины, с чем охотно соглашались все ценители изящной словесности. Для того чтобы любить по-настоящему, одного влечения мало, необходимы знания и умение сдерживать свои порывы, чем влюбленные зачастую пренебрегают. «Астрея» же легкомысленно обещает читателям, что каждый из них в один прекрасный день непременно познает все оттенки такого необыкновенного чувства, как великая любовь, но, увы, это лишь самообман.
Эти слова поразили Анжелику в самое сердце. Она покинула компанию и выскользнула на улицу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Одинокая прогулка по Парижу — верное средство прогнать безутешную тоску.
Какая-то женщина последовала за ней. Должно быть, она, как и Анжелика, во времена трудной молодости приобрела привычку бродить по Парижу в полном одиночестве.
Гибкая и нежная рука обняла ее за плечи, и Анжелика узнала свою соседку, самую знаменитую даму в квартале Маре — куртизанку Нинон де Ланкло.
— Вы познали великую любовь, — произнес чарующий голос, — и вы ее потеряли. Как это случилось?
— Он умер! Он умер, Нинон!
И Анжелика разрыдалась.
— Тогда, по крайней мере, ваш возлюбленный не познал горьких разочарований, которые приходят, когда умирает любовь.
Анжелика рыдала, в первый раз по-настоящему оплакивая Жоффрея. Прохожие равнодушно смотрели на двух женщин, обнимавших друг друга посредине улицы.
Мадемуазель де Паражонк утверждала, поднимая глаза к небесам: в нашем благовоспитанном и литературном квартале уже повидали ВСЕ! Возможно, она назвала его «литературным», потому что здесь разгуливали актеры и поэты, декламируя свои творения.
