Камилла помолчала, подумав о том, до какой же степени отчаяния дошла ее мать, если решилась взяться за такую профессию. Интересно, смогла бы она поступить так же ради своей семьи.
— Она изо всех сил старалась скрыть от меня всю неприглядность ее жизни. Днем она занималась моим обучением. Она читала, пела, водила меня в музеи. Мы часами бродили в Музее Виктории и Альберта, изучали там языки и… Древний Египет. Она читала надписи, и я жадно училась у нее. Я тянулась к знаниям и многому обучилась самостоятельно. Вы не желаете оказаться в дураках? Что ж, милорд, вдумайтесь как следует и поверьте мне: правда все равно выплывет наружу! Если у вас есть хоть немного мозгов под этой маской, вы немедленно оставите свою затею. И если в вас есть хоть капля жалости, вы сумеете ослабить свою хватку и оставить все как было, чтобы я могла и дальше спокойно работать!
Заканчивая свою тираду, Камилла положила ладони на стол и наклонилась к нему. Ее трясло, она едва не срывалась на крик. В ярости она не отдавала себе отчета в своих словах, но, высказавшись, сразу пожалела о том, что ее вынудили выговориться.
Но граф не отшатнулся в ужасе. Он наблюдал за ней. Она снова удивилась, увидев его слабую улыбку из-под маски — просветленную, нисколько не насмешливую, и заметила даже некоторое восхищение в его глазах.
Камилла убрала руки со стола и отступила на шаг.
— Скажите что-нибудь, — прошептала она.
— Вы сами обучились читать иероглифы? — требовательно спросил он.
— Вы слышали, что я сказала?! — выкрикнула она гневно.
— Превосходно. Я восхищен. Вы сами смогли выучить иероглифы?
— Вы ничего не поняли, тупица! — вскричала Камилла. — Моя мать была проституткой! Если Кто-то начнет копать, об этом станет известно.
— Должно быть, она была удивительной женщиной, — пробормотал он.
Камилла невольно открыла рот от удивления.
— Разве мало я сказала для того, чтобы вы прекратили этот идиотизм? — настаивала она.
Тогда он тоже поднялся с места — высокий, громадный и сильный. Ей трудно было сознаться, что он оказался выше ее, но она невольно сжала пальцы в кулак, так что ногти впились в ладони, и отступила еще на шаг.
— Буду признателен, если впредь вы не будете называть меня тупицей, — ровно сказал он. — Никогда! — Он жестом указал на стол. — Я покину вас, мисс Монтгомери, поскольку уверен, что вам надо подпитать свои силы, а мое присутствие — надо же, какое животное! — мешает вашему пиршеству.
Он повернулся и размашисто зашагал к двери.
— Остановитесь! — неожиданно для себя выкрикнула она.
Граф оглянулся, и она увидела его глаза, метавшие на нее синие молнии.
— Что еще, мисс Монтгомери?
— Дайте мне досказать, лорд Стерлинг, если уж вы так настаиваете! Трудно сказать, чего я не сделаю ради Тристана Монтгомери. Он спас меня, не ожидая ничего взамен. Многие годы отдавал мне лучшее из того, что у него было. Так что я поучаствую в вашей головоломной пьесе. Я сыграю свою роль как нельзя лучше, чтобы развлечь вас. Я буду вести себя так, как вы хотите, и пойду за вами, куда прикажете. Но я не желаю больше разделять с вами трапезу в этом доме, если вы продолжаете считать, что я сужу о людях по их внешности, как бы ужасна она ни была. Так вот, вы производите впечатление чудовища, но не лицом!
— Прелестная речь, — произнес он совершенно равнодушно — во всяком случае, Камилла не могла понять, что он чувствует.
— Ваша подозрительность и жестокое обращение с людьми делают вас невыносимым чудовищем. И если вы желаете, чтобы я сотрудничала с вами, то должны прекратить всякие инсинуации и отбросить подозрения относительно меня.
Он стремительно шагнул к ней, и она едва не отшатнулась. Похоже, он готов был выместить на ней всю накопившуюся злобу. Камилла поняла, что он постоянно подавлял в себе вспышки ярости, токами пробегавшей по его жилам.
Он обошел ее, скрестив руки на груди, и, завершив круг, произнес:
— Присядьте, Камилла, прошу вас.
Она повиновалась. Не потому, что он попросил ее, а потому, что боялась, как бы колени ее не подкосились.
Граф наклонился к ней, положив руки на подлокотники ее кресла. Она почувствовала аромат душистого мыла и одеколона, слабый запах кожаной одежды и хорошего табака. На нее хлынула глубокая синева его глаз, и ровное тепло его тела окутало ее.
— Что такое? — едва вымолвила она.
— У меня есть имя.
— Лорд Стерлинг, граф Карлайл.
— Брайан. Прошу, зовите меня так.
Она сглотнула слюну:
— С удовольствием, если…
— Если? Еще условия? Так кто же здесь угрожает и подкупает?
— Прекратите ваши чудовищные выходки!
Брайан чуть подался к ней, и Камилла, к своему ужасу, вспыхнула и разгорелась от сладкого волнения. Тогда он отошел от нее.
— Ваша еда остынет, — сказал он.
— Ваша тоже.
— Я оставляю вас с миром.
— Вы пригласили меня на обед, и оставлять меня в одиночестве — непозволительная грубость с вашей стороны.
Брайан громко рассмеялся, прошел к столу и уселся на свое место. Но вилку не взял, а продолжал смотреть на Камиллу.
— Ягненок подан, — сказал он.
— Я начну есть вместе с вами, — парировала она.
— Знаете, вам нечего стыдиться. Дети не отвечают за грехи родителей.
Камилла закусила губу.
— А я не считаю, что моя мать грешна, — прошептала она. — Я думаю, она просто… она любила слишком сильно, слишком опрометчиво.
— Что ж, в таком случае осмелюсь заметить, ваш папаша — просто осел.
— Н-да! — проронила она. — Насчет этого, пожалуй, у нас нет разногласий.
Он накрыл ладонью ее руку, так странно — уверенно и спокойно.
— Говорю вам, в том нет никакого стыда.
Она была на удивление растрогана его словами, теплом и силой его ладони, лежавшей поверх ее руки.
— Однако, лорд Стерлинг, такую ситуацию большинство оценивает иначе. Но вам уже дали это понять. И я прошу вас помнить одно — ваше внимание вполне может лишить меня средств к существованию.
— Если даже и грозят такие смехотворные последствия, я вполне смогу позволить себе выплачивать вам пенсию.
— Но моя работа — это и моя страсть.
— Я в силах повлиять на мнение коллег, — напомнил он.
Камилла опустила взгляд. Его ладонь по-прежнему прикрывала ее руку. Смешно — ей почему-то захотелось взять его руку и потереться о неё щекой. Она покраснела при этой мысли, и тепло разлилось по всему ее телу, до кончиков пальцев, а сердце сладко защемило.
Она испуганно отдернула руку — не из-за этого человека, скорее из-за своих чувств по отношению к нему.
