Энни почувствовала, что у нее начинает отвисать челюсть, глаза готовы вылезти из орбит.
— Я лишь вчера узнала, что наши пытались атаковать людей Уоршема, что Джон при этом был ранен…
— Ранен? — удивился Ангус.
— Его чудом не убили.
Ангус прикусил губу. Весь вид его говорил, что он, еле сдерживаясь, борется с собой, чтобы не взорваться.
— Бумаги по-прежнему у тебя? — повторил он сквозь зубы свой вопрос.
— Нет, твоя мама считает, что у нее они будут в большей сохранности.
— Господи! — Ангус закрыл глаза и схватился за голову. — Что она с ними сделала? Кому отослала?
— Не знаю.
Голос Энни был спокоен, но взгляд все равно выдал ее ложь.
Пресловутые бумаги были получены Форбсом из Франции, от одного из его шпионов при дворе Людовика. Ферар, разумеется, разберется, для чего могут пригодиться эти сведения, ..
— Что ты теперь собираешься делать? — спросила Энни, Вопрос жены вывел Ангуса из задумчивости.
— Что я собираюсь делать? — отрешенно переспросил он. Ангус знал, что ему хочется сейчас сделать — ударить Энни, трясти ее до умопомрачения… Сжав руки за спиной, он отвернулся, глядя в окно. За окном пролетел ястреб. Казалось, птица парила, без всяких усилий с ее стороны, несомая ветром. Крылья были неподвижно раскинуты, лишь голова вращалась, высматривая добычу. Ястреб почему-то напомнил Ангусу майора Уоршема. Во всяком случае, у майора был точно такой же пристальный взгляд хищных глаз, в котором кровожадная жестокость парадоксальным образом сочеталась с ледяным бесстрастием.
Ангус чувствовал, что Энни наблюдает за ним в ожидании его ответа, и ему потребовалась еще минута, чтобы как-то взять себя в руки.
— Что я собираюсь делать? — повторил он. — А что мне, по-твоему, остается, кроме как ехать домой и заняться приготовлениями к отъезду в Эдинбург?
— Понятно, — проговорила она.
— Сомневаюсь, что тебе это в самом деле понятно, — фыркнул он. — Я, например, просто не вижу другого выхода. Я офицер его величества и, если не буду подчиняться приказам, просто окажусь там, где сейчас твой Ферчар и такие, как он, то есть буду вынужден скрываться где-нибудь в пещере от всего света.
— У тебя есть выбор.
— Какой?
— Лишь бросить клич, и тысяча достойных людей пойдет за тобой и за принцем. Я бы, кстати, делила с тобой все тяготы военной жизни, стоит тебе только попросить.
— В самом деле? — Ангус подошел к жене и обхватил ее лицо ладонями. — А если я попрошу тебя поехать со мной сейчас? Я имею в виду во Францию?
Глаза Энни удивленно округлились.
— Во Францию?
— У меня есть друзья в Париже. Мы можем остаться там, переждать, пока все уляжется… Это, думаю, займет месяц, от силы два…
Загоревшийся было в глазах Энни огонек надежды тут же погас. На лице ее было написано такое глубокое отчаяние, что Ангус даже пожалел, что его жена не такая пустоголовая красотка, как, скажем, Адриенна де Буль.
— Здесь моя родина, — потупившись, произнесла Энни. — Для тебя это слово, может быть, и пустой звук, для меня же оно — все. — Энни помолчала. — Поезжай, Ангус, поезжай, — отрешенно добавила она, — а я останусь. Все равно ничто уже, кажется, не может разрушить стену, которую ты сам воздвиг между нами…
Слова Энни ранили Ангуса в самое сердце. Бог свидетель, ему так хотелось сказать, что он отдал бы все, чтобы унять ее боль… Но Энни вряд ли стала бы его слушать. Ангус молчал, уставившись на поджатые губы Энни. Ему вдруг вспомнилось, как всего несколько дней назад эти губы ласкали его и требовали ответных ласк…
Может ли он сейчас просто развернуться и выйти из комнаты? Да если он это сделает, Энни будет презирать его всю оставшуюся жизнь! Ему придется забыть ее навсегда! Сможет ли он это сделать? Ангус знал, что нет, что образ Энни вечно будет стоять перед его глазами…
Руки Ангуса, словно плети, безжизненно повисли.
— Прости меня, — пробормотал он наконец. — Прости за все — и прости за вторжение. Я больше не буду нарушать твой покой.
— Ангус!..
— Все уже решено, — резко произнес он. — Знаешь, даже хорошо, что ты останешься здесь. За стены Драммур-Хауса не проникают ни снаряды, ни шум сражений. Здесь, с моей матерью, ты, пожалуй, будешь чувствовать себя спокойнее, чем где бы то ни было. И… если увидишься с Мак-гиливреем, постарайся убедить его какое-то время держаться подальше от Данмагласса. Я отдаю себе отчет, что в данный момент он вряд ли склонен следовать моим советам, но Уор-шем настроен очень агрессивно, лучше Джону не дразнить его.
— Хорошо, я, пожалуй, пошлю ему письмо. — Энни низко наклонила голову, не желая показывать мужу, что глаза ее переполняют слезы. — Спасибо тебе за предупреждение.
— Не стоит благодарности, Энни. При других обстоятельствах, возможно, с удовольствием выдал бы его Уоршему.
Последнее заявление Ангуса перепугало Энни не на шутку. Она уставилась на мужа, но ничего не могла прочитать на лице, превратившемся в бесстрастную маску. Теперь Энни уже с трудом верилось, что всего за минуту до того Ангус предлагал ей отправиться с ним во Францию…
Чувствуя, что смотреть мужу в глаза выше ее сил, Энни отвернулась, не замечая, как рука Ангуса потянулась к ее плечу, чтобы утешить. Но на полпути пальцы от отчаяния сжались в кулак; затем рука опустилась.
— Если тебе что-нибудь понадобится за время моего отсутствия, — проговорил он, — то ты знаешь, где я храню деньги.
— Не беспокойся, со мной, думаю, все будет в порядке. Желаю удачного путешествия. Удачного не в смысле успеха твоего предприятия — для тебя ведь не секрет, что я ему не сочувствую, а в смысле безопасности.
Ангус молча смотрел на Энни, от взгляда его не укрылось, что на кончике ее ресниц, словно алмаз, блестит слеза. Энни стояла в солнечных лучах, отчего ее кожа казалась светящейся изнутри, волосы горели золотым нимбом.
— Ты больше ничего не хочешь сказать? — спросил он.
— Нет, — прошептала она. — Стоит ли?
Ангус машинально взял с кресла брошенные шляпу и перчатки. Он снова посмотрел на Энни, та стояла в той же позе.
— Написать тебе из Эдинбурга?
— Как хочешь.
— Тогда напишу, — произнес он, берясь за ручку двери. Дверь открылась легко, но Ангус чувствовал, что ему невыносимо трудно переступить через порог.
— Энни, — проговорил он, оглядываясь в последний раз, — я сознаю, что принес тебе много горя, что я, может быть, весьма далек от твоего идеала мужа. Но, несмотря ни на что, я чувствую, что не могу сейчас уйти, не сказав, как счастлив я был все эти четыре года. Очень счастлив! И мне хотелось бы поблагодарить тебя за это. И сейчас, когда я уезжаю, все, что дает мне на самом деле силы жить, — это надежда, что когда-нибудь ты сможешь меня простить.
