– Из этого можно состряпать неплохой материал, – Барнард допил шампанское и поставил пустой бокал на роскошную деревянную каминную доску, привезенную сюда из богатого флорентийского особняка, как он сам написал в своей колонке светских новостей. – Почему бы вам не написать его?
Это высказанное вскользь предложение наполнило Диану волнительным предвкушением, и она улыбнулась за веером.
– Хорошо, – спустя секунду ответила она, словно не слишком желая этого.
– Не пытайтесь спрятать от меня вашу улыбку, мисс Диана Холланд, – Барнард слегка отвернулся от неё и сделал слуге знак принести ему новую порцию напитка. – Ради собственного благополучия я надеюсь, что день, когда вы поймете, что созданы для лучшего, наступит скорее позже, чем раньше.
Они подошли к огромным окнам в классическом стиле, выходящим на северную часть улицы, и Диана на секунду отпустила руку друга, чтобы посмотреть на выпавший снег, отражающий струящийся сверху теплый свет. Позади они слышали голос Лиланда Бушара, разглагольствующего о своем недавнем приобретении – безлошадной карете, «эксли», которая была выставлена в холле, чтобы гости могли сразу же по приходу с алчным любопытством оглядеть сверкающую модную новинку.
Хозяин вечера был высокого роста, с широким лбом и волосами пшеничного цвета, которые всегда казались немного длиннее, чем положено.
– Эта машина может легко пройти двадцать четыре мили в час, – объяснял он мистеру Гору.
– Он вложил деньги в таксомоторную компанию «Эксли», – вполголоса пояснил Барнард своей протеже.
Хотя Диане следовало бы слушать, чтобы получить больше информации, её внимание уже отвлекло происходящее на улице. Кружевной цветок в декольте платья приподнимался и опадал от её дыхания, приятно щекоча грудь. В толпе за спиной крылось много историй, непосредственные герои которых на деле вряд ли желали предать их огласке, а также невинной лжи, способной развлечь читающую публику. Всего секунду назад она чувствовала себя умнейшим игроком в игре, которой были поглощены все находящиеся в комнате, но теперь испытывала сильное желание спрятать и себя, и свой знаменитый вызывающий смех.
На улице Генри Шунмейкер вышел из своей коляски и прикуривал сигарету, остановившись у кованых ворот забора, окружавшего большой особняк Лиланда Бушара. Именно он влюбил в себя Диану в прошлом сезоне, а затем разбил ей сердце. Они столько пережили вместе, но, наблюдая за тем, как он стоит внизу, задумчиво опершись локтем руки, в которой держал сигарету, на запястье другой, Диана вновь сказала себе, что у неё не осталось никаких чувств к Генри.
А когда к Шунмейкеру подошла его жена, Пенелопа, из недавно разбогатевшего семейства Хейз, которая ледяным взглядом синих глаз смотрела в пространство перед собой, Диана напомнила себе, что Генри решил жениться спустя всего лишь несколько недель после того, как лишил её саму девственности.
– Хотел бы я знать, что творится в их спальне, – ухмыльнулся Барнард.
– Шунмейкерам завидуют все молодые пары в городе, – механически произнесла Диана, словно отвечая заученный урок.
Барнард взял с подноса проходящего мимо слуги два бокала и протянул один Диане. Она закрыла глаза и сделала большой глоток, который никак не успокоил её натянутые как струны нервы. В следующую секунду Генри Шунмейкер войдет в эту дверь.
Они не должны встретиться.
Даже пытаясь играть роль сестры, изображая в обществе приличную дочь Холландов, Диана тщательно избегала Генри, не позволяя тому и мельком увидеть её. Точно так же она методично сжигала, не читая, все его письма, которые после свадьбы с Пенелопой в канун Нового года приходили ежедневно, и старалась никак не выражать те чувства, которые могли отразиться на её лице при виде бывшего возлюбленного. Когда-то не так давно она думала, что им суждено испытать чувство любви, такое же яркое и прекрасное, словно сошедшее со страниц романа. Но теперь она была совершенно другой – девушкой с разбитым сердцем, лишенной последних остатков былой наивности. Никакие слова Генри не смогут вернуть прежнюю Диану Холланд, и уж точно не облеченные в столь бездушную эпистолярную форму.
– С вами все хорошо? – спросил Барнард, поворачивая бледно-золотой бокал в широкой ладони.
– Немного устала, – слабо улыбнулась Диана, отдавая ему свой, почти нетронутый. – Я должна идти, но обещаю, что разузнаю все о матримониальных планах Элинор Уитмор самое позднее к воскресенью.
Её голос на последнем слове зазвучал отважно. Она протянула другу руку для поцелуя и начала аккуратно пробираться сквозь толпу, стараясь держаться ближе к пальме, расположенной в центре зала. Однако, наверное, все же долго колебалась, потому что как только она двинулась вперед, в дверях показались Шунмейкеры. Диана тихо ахнула и отодвинулась под дерево, чтобы зеленые листья скрыли её силуэт. Тем не менее, ей все было прекрасно видно. Пенелопа нарядилась в облако красной ткани, которое могло бы навести на мысль об одежде мясника, если бы не было сшито из дорогого муслина. Молодая миссис Шунмейкер дружеским жестом поприветствовала старшую, наряженную в не менее смелое платье мачеху Генри, которой было всего двадцать шесть лет. Затем Аделаида Уитмор перехватила Генри и его жену и отвела их достаточно далеко от Дианы, чтобы девушка могла выйти из своего укрытия. Она приподняла юбки и поспешила сквозь толпу к библиотеке, чтобы разбудить тетушку и взять их верхнюю одежду. На улице было морозно, а они находились в сорока кварталах от собственного, в какой-то степени вышедшего из моды дома. Холодок, вызванный, как хотелось бы верить Диане, просто онемением, образовался в её груди. Но ей все равно пришлось приложить все возможные усилия, чтобы не обернуться, покидая шумное общество.
Зимой общество особенно жаждет свежей крови. Так повелось с незапамятных времен и до сих пор не изменилось, а мисс Каролина Брод последней получила выгоду от этого закона природы. Её восхождение было стремительным, поскольку в ноябре об этой особе ещё никто и не слышал, а к концу декабря её имя уже мелькало во всех газетах как одной из подружек невесты миссис Пенелопы Шунмейкер. Мы узнали, что она живет в отеле «Новая Голландия» под целомудренным крылышком мистера Кэри Льюиса Лонгхорна, и, без сомнений, на неё стоит обратить внимание.
Из колонки светских новостей «Нью-Йорк Империал», четверг, 8 февраля 1900 года
Веселая фортепианная музыка с первого этажа ресторана «Шерриз», расположенного на пересечении Пятой авеню и Сорок пятой улицы, была слышна даже в дамской комнате и, возможно, являлась причиной происходящего там. Потому что женщины столпились в надушенной розовой водой комнате у зеркала, обрамленного металлическими завитками и закутанного в белую сетку, ниспадающую сверху словно пелена тумана. Зеркало было большим, но недостаточно для всех этих розовощеких красавиц, разодетых в шелка и кружева, наклоняющихся к нему поближе, чтобы подкрасить ресницы и надушить декольте. Они поужинали английскими фазанами с тепличной спаржей, и, дожидаясь подачи кофе, уже клевали носом. Теперь же дамы приготовились начать новую главу в истории этого вечера. Возможно, никто из собравшихся не предвкушал предстоящих событий больше, чем мисс Каролина Брод, которая стояла посреди комнаты, пощипывая веснушчатые щеки, чтобы они зарумянились. Она была одета в платье цвета бледного, но без сомнений узнаваемого, золота.
