– Ничего страшного, – постаралась справиться с раздражением сестра. – Просто верни лишнюю меру обратно.
Полина перехватила глумливую ухмылку миссис Уитли, и обида в который раз сдавила сердце. Что сделала этой гнусной старухе бедная Даниэла?
– Не знаю, стоит ли мне и дальше отовариваться в лавке, – громко сказала старуха, – где полоумных пускают за прилавок.
Салли Брайт поспешила подавить конфликт в зародыше и, любезно улыбаясь, напомнила:
– Только, миссис Уитли, когда решите отказаться от наших услуг, предупредите нас, пожалуйста, заранее, чтобы мы больше не закупали для вас опийную настойку.
– Это полезное для здоровья тонизирующее средство.
– Разумеется, – сухо согласилась Салли.
Полина открыла бухгалтерскую книгу, чтобы вписать в нужные колонки, что приобрела и в каком количестве. Ей втайне нравилось это занятие – нравилось просматривать записи, сделанные аккуратным почерком Салли.
Когда-нибудь и у нее будет своя лавка, и она тоже будет вести гроссбух. Об этой своей мечте Полина не говорила никому, даже самой близкой подруге. Эта мечта воодушевляла ее, когда работа на ферме или в таверне валила с ног.
Когда-нибудь у нее будет собственное дело.
Полина нашла нужную страницу. С учетом стоимости принесенных яиц ее долг Салли составил всего шесть пенсов. Хорошо.
Полина вздрогнула от громкого стука и вскинула голову.
– Что же ты творишь, несчастное дитя? – воскликнула миссис Уитли, еще раз стукнув ладонью по прилавку.
– Я… я кладу квасцы обратно, – заикаясь, пробормотала Даниэла.
– Это не квасцы! – передразнивая речь девушки, которая и вправду едва ворочала языком, сказала старуха. – Это колотый сахар, дорогая.
Влипла так влипла! Полина знала, что ей следовало все сделать самой, а не поручать Даниэле то, с чем она может не справиться, но ей так хотелось доказать миссис Уитли, что сестра не так глупа и беспомощна, как она думает.
Но вышло по-другому, и теперь старуха ухмылялась с видом победителя.
Даниэла же, окончательно запутавшись, глупо улыбалась, переводя взгляд со старухи на сестру.
Полине было до боли ее жаль. Она была всего на год младше ее, но безнадежно отставала в развитии. Даниэле все давалось гораздо труднее, чем многим другим: произносить слова, которые заканчивались на согласные, складывать и вычитать, но труднее всего было понять, что люди не всегда говорят то, что думают. Она не осознавала, что существуют коварство и жестокость. И наверное, так даже лучше, иначе жизнь была бы для нее сплошным страданием.
– Если бы колотый! – простонал Руфус Брайт. – Я наскреб песка с сахарной головы – думал, так лучше, – почти полный ларь.
– Ну что же, теперь его придется выбросить, – злорадно констатировала миссис Уитли.
– Я заплачу за сахар, – предложила Полина, и к горлу подступила тошнота, словно она только что проглотила добрых пять фунтов песка: сахар стоит недешево.
– Ты вовсе не обязана, – тихо заметила Салли. – Мы же почти сестры, хотя могли бы стать настоящими, если бы у моего брата Эррола в голове были мозги вместо опилок.
Полина покачала головой. Когда-то она была влюблена в Эррола, но с тех пор как они расстались, прошло два года и сердечная рана уже почти затянулась. Как бы там ни было, она не хотела быть у него в долгу.
– Я заплачу, – стояла на своем Полина. – Это моя ошибка. Надо было все сделать самой, но я хотела управиться побыстрее. Вот и получила то, что получила.
А теперь она еще и опоздала в таверну, и ее наверняка оштрафуют. День сегодня с самого утра не задался. Не зря говорят: пришла беда – открывай ворота.
Салли кусала губы: и подругу жалко, и прибыль терять не хочется.
Между тем Даниэла наконец поняла роковые последствия своей ошибки и, набрав сахару из ларя, высыпала его в ящик с квасцами, обильно поливая слезами и то и другое.
– Я все исправила.
– Все в порядке, дорогая. – Полина подошла к сестре и осторожно забрала совок из ее рук. – Давай посмотрим гроссбух. Кажется, у меня кое-что накопилось.
Ей не казалось, Полина знала, что у нее накопления есть. В гроссбухе, помимо страницы под названием «Счета Симмзов», была и помеченная одним словом «Полина», и там значилась сумма в два фунта четыре шиллинга восемь пенсов, ее личные накопления. Последние несколько лет она откладывала каждое пенни, и Салли Брайт вела учет этим деньгам в своем гроссбухе. Очень похоже на банковский счет, но разве служанка может позволить себе открыть счет в настоящем банке?
Полина копила деньги ради лучшего будущего своего и сестры и верила, что когда-нибудь настанет заветный день, когда станет возможным начать свое дело.
– Давай, – решительно повторила Полина.
Один росчерк пера Салли, и почти все ее накопления испарились: осталось одиннадцать шиллингов восемь пенсов.
– Я не стала высчитывать с тебя за квасцы, – пробормотала Салли.
– Спасибо. – Слабое утешение, но все же кое-что. – Руфус, ты не мог бы оказать мне любезность и проводить Даниэлу домой? Мне пора в таверну, а она расстроена.
Руфус, который чувствовал себя виноватым, взял Даниэлу под руку.
– Пойдем, Дани, отвезу тебя домой – только повозку запрягу.
Даниэла никуда ехать с Руфусом не желала и продолжала горько плакать. Полина подошла к ней и шепнула на ухо:
– Поезжай домой, а я сегодня вечером принесу тебе пенни.
Слезы сразу высохли. Даниэла каждое утро собирала яйца, пересчитывала, просматривала на свет и складывала в корзинку. За это Полина давала ей по одному пенни в неделю.
Каждую субботу вечером Полина наблюдала, как Даниэла кладет свое пенни в старую жестяную коробку из-под чая. Сестра трясла жестянку над ухом и счастливо улыбалась, а на следующее утро честно заработанное пенни опускала в коробку для пожертвований в церкви. И так каждое воскресенье.
– Ну, до встречи, Дани, – улыбнулась сестре Полина, хотя ей было совсем не весело.
Как только Даниэла и Руфус вышли из лавки, миссис Уитли, раздуваясь от самодовольства, назидательно заметила, обращаясь к Полине:
– Чем таскать дурочку за собой, лучше бы дома ее запирала. Надеюсь, урок пойдет тебе на пользу.
– Эй, миссис Уитли, полегче! Вы же знаете: сестры Симмз совершенно безобидные и никому зла не желают.
Полина съежилась как от пощечины. Сколько раз за свою жизнь слышала она эту фразу, этот жалостливый тон. Мол, что с них, недотеп, взять: зла-то они никому не желают, только все у них выходит вкривь да вкось.
И зачем они только на свет родились? Никому от них никакого толку. Никому эти сестры Симмз не нужны, даже отцу с матерью. Родители просили у Бога сыновей, а он наградил их дочерьми и словно в насмешку одной недодал ума, а другой… другую сотворил похожей на мальчишку: никаких тебе приятных округлостей, только кожа да кости… ну и жил немного.
