Затем он вошел в комнату, где все еще лежало тело его отца, и посмотрел на него. Он смотрел на него, и смотрел, долгие часы, почти не мигая.
И когда он вышел из той комнаты, он ушел с новым видением своей жизни, и новым знанием о своей смерти.
Эдмунд Бриджертон умер в возрасте тридцати восьми лет. И Энтони не мог представить себе, что он в чем-то сможет превзойти своего отца, даже в прожитых годах.
Тема о повесах неоднократно обсуждалась в этой колонке, и Ваш автор пришел к выводу, что существуют повесы и Повесы.
Энтони Бриджертона, несомненно, можно назвать Повесой.
Представители первой группы больше смахивают на желторотых птенцов. Они пытаются щеголять своими подвигами, ведут себя с крайним идиотизмом, и воображают себя опасными для женщин.
Повеса (пишется с большой буквы) не думает, он знает, что опасен для женщин.
Он никогда не щеголяет, и совсем не нуждается в этом. Ему прекрасно известно, что о нем, при входе в зал, будут шептать не только женщины, но и мужчины, приписывая ему реальные и выдуманные подвиги. Фактически, он предпочел бы, что бы они помалкивали. Он знает, кто он и что он успел сделать; дальнейшие пересуды, по его мнению, излишни.
Он не ведет себя как идиот, по той причине, что он не идиот (хотя, по мнению автора, только это и можно ожидать от мужчин). Он терпеть не может общества и его недостатков и, откровенно говоря, ваш автор вполне понимает его.
И если дорогой читатель, ты не узнал по этому описанию Виконта Бриджертона, являющегося самым завидным холостяком этого Сезона, то Ваш автор должен немедленно выбросить перо и прекратить писать.
Остался последний вопрос: будет ли Сезон 1814 года, Сезоном, в котором его все-таки поймают в сети супружества?
Ваш автор думает… Нет…
Светская хроника Леди Уислдаун, 20 апреля 1814
– Пожалуйста, только не говори, - произнесла Кейт Шеффилд, - что она опять пишет о Виконте Бриджертоне.
Ее единокровная сестра Эдвина, будучи моложе Кейт на четыре года, взглянула на нее из-за газеты. - Как ты можешь так говорить?
– Не смейся, ты хихикаешь как сумасшедшая.
Эдвина захихикала так, что затрясся синий дамасский диван, на котором они вместе сидели.
– Вот видишь, - сказала Кейт, легонько тыча Эдвину в плечо. - Ты всякий раз ненормально себя ведешь, когда она пишет об одном мошеннике.
Тут Кейт усмехнулась. Было совсем немного вещей, которые ей нравились больше, чем подразнить свою сестру. Подразнить в добродушной манере, конечно.
Мэри Шеффилд, мать Эдвины, и мачеха Кейт в течение почти восемнадцать лет, оторвалась от вышивки и опустила очки на кончик своего носа.
– Из-за чего вы там обе хохочете?
– Кейт волнуется из-за того, что Леди Уислдаун снова пишет о том распутном виконте,- объяснила Эдвина.
– Я не волнуюсь, - сказала Кейт, хотя её никто не слушал.
– О Бриджертоне? - спросила Мэри, рассеянно.
Эдвина кивнула.
– Да, о нем.
– Она всегда пишет о нем.
– Я думаю, ей нравиться писать о повесах, - прокомментировала Эдвина.
– Конечно, еще бы ей не нравилось писать о них, - парировала Кейт, - если бы она писала о скучных людях, никто не стал бы покупать ее газету.
– Это - не правда, - возразила Эдвина. - Только на прошлой неделе она написала про нас, и все вокруг знают, что мы - не самая интересная публика в Лондоне.
Кейт улыбнулась наивности сестры. Кейт и Мэри явно не были никому интересны, но Эдвина, с её красивыми светлыми волосами и поразительными бледно-голубыми глазами, уже назвали мисс Несравненность сезона 1814 года.
Кейт, с другой стороны, с ее простыми каштановыми волосами и непримечательными глазами, обычно упоминалась как старшая сестра мисс Несравненной. Она предполагала, что были и более худшие прозвища. По крайней мере, никто пока еще не называл ее старой девой. Хотя стоит признаться, это намного ближе к истине, чем допускала любая из Шеффилдов. В двадцать (почти двадцать один, если быть точной), Кейт, была слишком взрослой, чтобы наслаждаться своим первым сезоном в Лондоне.
Но в действительности у них не было выбора. Шеффилды не были богаты, даже когда отец Кейт был жив, а с тех пор, как он отдал богу душу пятью годами ранее, они были вынуждены еще сильнее экономить. Они, конечно, не были разорены, но им приходилось считать каждый пенни и тем более каждый фунт.
С их стесненными финансами, Шеффилды могли насобирать денег лишь для одной поездки в Лондон. Аренда дома на Сезон, даже при наеме абсолютного минимума служащих стоит деньги. Дважды потратиться на это они в любом случае не смогут. Для этой одной поездки в Лондон, они копили деньги в течение долгих пяти лет. И если девушки не будут пользоваться успехом на Ярмарке невест… что ж, никто не собирается отправлять их в долговую тюрьму, но тогда им придется жить тихой жизнью в благородной бедности в одном очаровательном маленьком домике в Сомерсете.
И потому обе девушки были вынуждены дебютировать в одном и том же году. Было решено, что наиболее подходящее время будет то, когда Эдвине исполнится семнадцать, а Кейт почти двадцать один. Мэри, не прочь бы пождать, пока Эдвине не стукнет восемнадцать, и она станет немного взрослее, но в этом случае Кейт будет почти двадцать два, и Господи, но кто же тогда возьмет её замуж?
Кейт усмехнулась. Сама она даже не хотела дебютировать. Она знала с самого начала, что она не та девушка, которая привлекает всеобщее внимание. Она не достаточно симпатична, чтобы преодолеть свой недостаток отсутствия приданого, и она никогда не умела жеманничать и флиртовать, и двигаться с изяществом, и делать все те вещи, которые другие девочки, казалось, знали, как делать еще в колыбели. Даже Эдвина, не обладающая хитростью, так или иначе, знала, как двигаться и вздохнуть так, что все мужчины вокруг, посчитают за честь помочь ей перейти на другую сторону улицы.
Кейт, с другой стороны, всегда неуклюже стояла с ее большим ростом, не могла сидеть, не двигаясь, даже если ее жизнь зависела от этого, и шла так, будто она участвует в забеге - почему бы и нет? Она всегда задавалась этим вопросом. Если идешь куда-нибудь, то почему нельзя идти быстро?
Что касается ее текущего сезона в Лондоне, ей даже не очень-то и город понравился.
О, она достаточно хорошо провела время, и она встретила несколько хороших людей, но Лондонский сезон казался ей ужасной тратой денег на девушку, которая будет совершенно довольна остаться в загородном поместье и считает, что можно выйти замуж и там.
Но Мэри не хотела ничего слушать.
– Когда я вышла замуж за твоего отца, - говорила она, - я клялась любить тебя и заботиться о тебе со всей любовью и привязанностью, которую я могла бы дать и ребенку собственной крови. Кейт сумела бы жить и одной, но Мэри тут же возражала, - у меня ответственность перед твоей бедной матерью, пусть успокоится на том свете, что ты выйдешь замуж счастливо и надежно.
