Мэгги вспомнила своего брата Хантера, который тоже вполне мог оказаться сейчас в подобном положении. Может, и ему попадется какая-нибудь добрая женщина, которая даст приют и кусок хлеба, когда он остро будет в этом нуждаться. Она вздохнула:
– Хорошо, можете провести здесь ночь.
– Спасибо, – он коротко кивнул, и Мэгги не поняла, звучала ли в его голосе благодарность или это был сарказм.
– Мама? – Дверь в хлев со скрипом открылась.
Мэгги смутилась.
– Тирелл Малькольм Уиткомб! Что ты здесь делаешь? Я же просила тебя находиться в доме!
– Мне показалось, что я слышал выстрел, – ответил мальчик. – Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.
Мэгги досадливо поморщилась. Совершенно ни к чему было знать этому человеку, что ее защищает ребенок. Она бросила взгляд на незнакомца. Он не вызывал у нее сильной неприязни, но все же Мэгги не могла быть уверена в том, что ночью, когда все стихнет кругом, он не попытается ограбить одинокую женщину, которая находится в доме одна с ребенком. Для такого человека это было бы легким делом. В эти тяжелые времена среди шатающихся по южным штатам Америки было полно бродяг, которые давно испытывали презрение к труду, и основным источником их существования стали грабеж, вымогательство и воровство. Но и среди них были такие страшные люди, кому война своей вседозволенностью помутила разум, для кого кровавое насилие стало нормой жизни, кто, не задумываясь, мог совершить самое ужасное преступление. Таких людей власти объявляли вне закона.
Незнакомец без тени смущения выдержал испытующий взгляд Мэгги.
– Я всего лишь ищу немного сухого сена себе на ночь. Больше мне ничего не нужно, – вновь объяснил он.
– Хорошо. Надеюсь, вы понимаете, что у меня в доме найдутся пули для этого ружья.
– Да, мэм, я буду помнить об этом. Едва ли эта угроза была им воспринята всерьез. Мэгги заметила, что он готов был даже рассмеяться. Уж не над ней ли? Она оглядела себя. О, господи! Не удивительно, что его разбирал смех при виде той картины, что являла собой Мэгги. Ее халат с узеньким пояском распахнулся, открыв стройную ладную фигуру, облепленную белой мокрой ночной рубашкой. Она, должно быть, выглядела настоящей фурией, особенно со своими густыми распущенными волосами, мокрыми прядями свисающими на лицо. В руках Мэгги держала незаряженное ружье, которым она даже не сумела воспользоваться. А рядом с ней стоял ее защитник, одиннадцатилетний мальчик в старой красной фланелевой рубашонке, из которой он давно вырос, в рваных ботинках на босу ногу.
От смущения ее щеки вспыхнули алым румянцем. Мэгги сердито посмотрела на мужчину, запахнула халат, туго завязав на нем пояс, и откинула с лица волосы. Казалось, ему стало еще веселее оттого, что она попыталась принять вид достойной и независимой женщины. Что ж, пусть он смеется над ней, если хочет, подумала Мэгги. В конце концов, он – один из скитающихся по дорогам бродяг, нищий, в то время как ей удалось спасти дом и семью от разрушений войны и ее жестоких, печальных последствий.
– Пойдем, Ти, нам нужно с тобой быть дома, – сказала она, беря своего сына за руку.
– Нет, подожди! – мальчик резко отдернул свою руку. – Кто этот человек? Что он здесь делает?
– Он попал под дождь, поэтому проведет эту ночь в нашем хлеву.
Мэгги постаралась произнести эти слова с презрением в отместку за то, что он позволил себе посмеяться над ней.
– Меня зовут Рейд Прескот, – сообщил мужчина и протянул руку мальчику. – Я не хочу причинить вред тебе и твоей семье.
Польщенный тем, что незнакомец разговаривает с ним, как с мужчиной, Ти охотно пожал ему руку.
– Здравствуйте. Я – Тирел Уиткомб.
– Рад познакомиться с тобой. – Прескот с важностью кивнул ему.
Молния сверкнула совсем близко, и одновременно с ней ударил гром такой силы, что все трое вздрогнули и посмотрели на открытую дверь хлева.
– Уилли! – ахнула Мэгги и посмотрела на Ти. Если Уилли проснется, и никого не будет рядом с ним, он сильно испугается. – Пойдем, дорогой, в дом.
Ти кивнул, быстро направился к двери. Мэгги секунду помедлила и, обернувшись к Рейду Прескоту, сказала:
– Я… могу оставить вам фонарь, если хотите.
Он равнодушно пожал плечами, оставив ее предложение без ответа. Мэгги видела, что его знобило, хотя он пытался скрыть свое состояние, плотно скрестив руки на груди. Внезапно она почувствовала, что ее прежнее недовольство им исчезло. Этот Рейд Прескот промок до костей, замерз и, несомненно, был голоден; но он был слишком горд, чтобы попросить помощи. Мэгги знала, что такое гордость. Это чувство было характерно для нее, членов ее семьи и многих из тех, кого она знала. Если среди упрямых жителей Арканзаса и было что-то общее, то это их чрезмерная гордость, и поэтому любые удары судьбы они переносили с высоко поднятой головой. Мэгги повесила фонарь на крючок и поспешила за сыном.
Пока они шли к дому, дождь промочил их до нитки.
– Обязательно сразу же переоденься, – сказала она Ти, когда они вошли в дом. Его ответ был прерван воплем наверху.
– Ти! Ма!
– Мы здесь, Уилли! – сердце Мэгги лось от беспокойства. Ти уже стремительно бежал наверх, перескакивая через ступеньки.
– Мы идем! – крикнул он.
Слегка отставая, Мэгги бежала за ним. Она всегда расстраивалась, когда видела Уилли сильно перепуганным, как сейчас, во время грозы. Это, ей казалось, было самое худшее проявление его инфантильности.
Она с трудом перенесла с ним первую бурю после того, как привела его домой. Ей пришлось сидеть около него, пока не кончилась гроза, и держать его руку в своей. От каждого раската грома он вздрагивал, закрывая от страха глаза, трясся в ознобе и бесконечно хныкал. Ей хотелось бросить его, закричать, выбежать из комнаты, упасть в свою кровать и спрятаться с головой под одеяло от всего этого кошмара. Неужели это Уилл? Уилл, который хладнокровно пристрелил огромную рысь, прыгнувшую на него с ветки дерева; Уилл, который был для нее олицетворением настоящего мужчины, был ее любящим, заботливым мужем? Со временем Мэгги привыкла к этому, научилась принимать его таким, каким он был теперь. Она стала для него больше матерью, чем женой. Даже называть его Мэгги стала уменьшительным Уилли, как его звали в детстве. И все равно невыносимо было видеть большого, сильного мужчину, дрожащего от страха при каждом ударе грома, смотреть, как боль и стыд отражаются на его лице.
Мэгги вошла в комнату «мальчиков», как про себя она ее называла. Уилли свернулся калачиком на своей кровати, обхватив согнутые ноги руками. Вид у него был жалкий. Ти стоял рядом, успокаивающе гладил Уилли по спине и что-то шептал ему. Однако, как бы Уилли не любил Ти, Мэгги знала, что сейчас ему нужна материнская поддержка.
