Домиция умолкла, не зная, что еще сказать дочери. Мессалина тоже молчала: возражать она не собиралась. У нее уже сложился собственный взгляд на жизнь. Богатство и знатность она получила от родителей, осталось только завоевать власть, и тогда она сможет играть людьми, точно куклами из слоновой кости, наподобие тех, что отец когда-то привез ей из Афин. Став женой Клавдия, она будет жить на Палатинском холме, рядом с императорским дворцом…
Ее не волновало ни то, что Тиберию Клавдию Друзу Нерону в марте 38 года исполнилось пятьдесят, ни то, что она, Мессалина, станет его третьей женой – после мужеподобной могучей Ургуланиллы и нежной Петины. Ее не интересовали семейные неурядицы Клавдия. Девушка сразу решила, что, став супругой этого хотя и мягкосердечного, но занудного и неопрятного заики, она научится держать его на расстоянии.
Ей и в голову не приходило, что неряшливый старый Клавдий отличался большим умом и ловко прикидывался дурачком, дабы, оставаясь в тени, не платить поборов и не привлекать к себе внимания родственников-императоров, уничтоживших всю его семью.
О да, он опасался за свою жизнь и имел на то веские основания.
Последний, седьмой ребенок полководца Друза и Антонии, Клавдий родился в Галлии, причем к тому времени четверо его братьев уже умерли, не выдержав тягот военной жизни. Клавдий рос болезненным и хилым и скорее всего разделил бы участь братьев, если бы Антония после смерти мужа не вернулась в Рим.
Поселившись на Палатинском холме, в непосредственной близости от императорского дворца, Антония всю свою любовь отдала старшему сыну Германику, с отвращением оттолкнув Клавдия – хромого заику с вечно слюнявым ртом. Двоюродный дед Клавдия, божественный Август, и бабка Ливия только удивлялись, как столь прекрасные родители могли произвести на свет такого уродца, и никто не замечал (кроме разве что брата Германика), что под глуповатой внешностью скрывался свободный и глубокий ум, унаследованный Клавдием от отца. Именно этот придурковатый вид, который Клавдий со временем научился использовать, дал ему возможность заниматься любимыми науками и – единственному из всей семьи Августа, члены которой беспощадно истребляли друг друга! – сохранил жизнь.
Одного лишь пристрастия Клавдий никогда не скрывал: он обожал женщин и постоянно искал их общества, несмотря на два неудачных брака. Радостный и возбужденный, он возжелал юную красавицу, и его ничуть не заботило, что Калигула пополнит богатым приданым Мессалины свою пустую казну.
В доме Марка Валерия Мессалы уже несколько дней готовились к торжественной церемонии – самому пышному и священному брачному обряду, разрешенному только патрициям и членам императорской семьи.
Была половина июня – самое прекрасное время для свадьбы. Садовники и цветочники прибыли с корзинами миртовых, оливковых и лавровых ветвей. Все двери украсили венками из разноцветных роз и белоснежных лилий, на стенах развесили новые драпировки из восточных шелков огненного оттенка – в тон фаты невесты.
С вечера Мессалина не находила себе места.
– Я не хочу надевать это безобразие! – сердилась она, отталкивая служанку, пытавшуюся расправить на ней свадебную тунику.
Домиция Лепида терпеливо уговаривала дочь соблюдать старинные традиции.
– Но это же не платье, а какая-то труба, да еще с поясом, который жмет в талии, – жаловалась Мессалина. На ее длинных ресницах блестели слезы.
Домиция Лепида угостила дочь охлажденной водой с фруктовым соком, велела служанке принести орехи, фиги и разные сласти и принялась успокаивать девушку.
– Дорогая моя, – убеждала она Мессалину, – так положено. Когда тебе наденут на голову оранжевую фату, ты должна принести в жертву богам свои игрушки и только потом лечь спать.
– Но матушка, – противилась невеста, – этот наряд мне совсем не идет. Откуда вы взяли такое старье?!
…Наутро борьба возобновилась. Мессалина ни за что не хотела делать прическу невесты. Ей казалось, что с уложенными вокруг головы под свадебный венок волосами, разделенными на шесть прядей с вплетенными в них шерстяными нитями, она выглядит нелепо. Ей не нравились и желто-шафранные сандалии, и только свадебные украшения – золотые серьги с подвесками старинной этрусской работы и яркий пояс в виде косички, которые Домиция Лепида надела своенравной дочери, – не вызывали нареканий Мессалины.
Наконец невеста была готова: юное личико, покрытое слоем белил, спрятали под фатой, полыхавшей, словно пламя. Под дождем цветочных лепестков Мессалина прошла мимо наперсниц и предстала перед понтификом, десятью свидетелями и огромной толпой родственников, друзей и просто зевак, которые с раннего утра собрались возле дома новобрачной. Но самое главное – она наконец предстала перед взволнованным женихом.
Горделиво вскинув голову, девушка посмотрела на Клавдия и вспомнила, что уже видела его в театре и во дворце, но тогда не обратила на него внимания. Однако сегодня Клавдий в белоснежной тоге с пурпурной каймой выглядел не таким уж убогим и даже казался моложе своих лет. Пять с лишним метров дорогой ткани, источавшей тонкий аромат изысканных благовоний и ниспадавшей красиво уложенными складками, скрывали его хромоту, узкие плечи и согбенную спину. На волосах жениха, начесанных на лоб, искрился обруч с драгоценными камнями.
Присев рядом с Клавдием, невеста грациозно подала жениху краешек своей фаты. Тот уверенно поднял ее, и вдвоем под свадебным покрывалом они разломили лепешку и съели по кусочку, как велел старинный обычай.
Брак начался счастливо, что и предрекли жрецы, принесшие в атриуме в день бракосочетания в жертву богам овцу. Клавдий был неутомим в постели, Мессалина же благосклонно принимала его ласки. Однако семейная идиллия продолжалась недолго.
Судьба забросила Мессалину в императорский дворец, где происходили страшные события. Одно дело – с замиранием сердца слушать рассказы о Калигуле, совсем другое – жить при его дворе. Мессалина, правда, не участвовала в диких оргиях и жутких развлечениях императора. Избежать соперничества с женой Калигулы Цезонией и присутствия на императорских пирах ей удалось благодаря двум последовавшим одна за другой беременностям. Но больше всего ей помог Клавдий, научивший жену быть неприметной и вовремя уходить в тень.
Мессалине, разумеется, не нравилась такая жизнь, но она понимала, что пока лучше подстраиваться под мужа. Она издали наблюдала за играми льстецов, которые часто выдавали себя жестом или словом, подслушивала сплетни, выведывала, кто их распускает. Она все понимала, все впитывала, всему училась – и ничто ее не удивляло и не пугало.
