— Бабб, — прошептала я, — а что, если предсказания Хадж Али о браках сбудутся?
Хоть отец и не сумел скрыть тревогу в глазах, голос его был уверенным.
— Твой муж выстелет тропу, которой ты ходишь, лепестками роз, — ответил он. — А если когда-нибудь он отнесется к тебе непочтительно…
Он помолчал немного. В его черных глазах появилась ярость словно то, о чем он подумал, было невообразимо страшно. Отец начал говорить что-то, но тут же остановился.
— …ты всегда можешь вернуться к нам, — закончил он.
Стыд и порицание преследуют жену, вернувшуюся к родителям. Но моему отцу было все равно. Улыбка его собрала морщинками уголки глаз.
Хадж Али завершил собрание короткой молитвой. Некоторые жители остались, чтобы по-семейному обсудить между собой предсказания, другие начали расходиться по домам. Похоже, Голи хотелось поговорить со мной, но ее муж сказал, что пора идти. Она прошептала, что ноги болят под тяжестью живота, и пожелала нам доброй ночи.
Мы с родителями направились домой по единственной улице деревни. Дома стояли по обе стороны, прижимаясь друг к другу для защиты и тепла. Я знала эту дорогу так хорошо, что могла идти по ней вслепую и все равно свернуть именно там, где стоял наш дом; сразу за ним деревня заканчивалась, начинались пески и заросли чахлого кустарника. Отец толкнул плечом деревянную резную дверь, и мы вошли в единственную комнату нашего дома. Стены были сложены из саманных кирпичей и покрыты штукатуркой, белизну которой матушка старательно поддерживала. Маленькая дверь вела во внутренний дворик, где мы могли наслаждаться солнцем вдали от чужих глаз.
Мы с матушкой сняли платки и повесили их на крючки около двери, одновременно разуваясь. Я распустила волосы, упавшие до талии. На счастье я дотронулась до изогнутых рогов каменного козла, поблескивавших на небольшой подставке у двери. Отец убил его во время одной из наших пятничных прогулок. С тех пор эти рога стали гордостью нашего дома, а друзья отца часто хвалили его, говоря, что он такой же ловкий и быстрый, как козел.
— Мы с отцом сели на красно-коричневый ковер, который я соткала, когда мне было десять. Он на минуту закрыл глаза, и мне показалось, что сейчас он выглядит особенно усталым.
— Мы пойдем гулять завтра? — спросила я.
Отец открыл глаза.
— Конечно, моя маленькая, — ответил он.
Утром он должен был работать в поле, но пообещал, что наша прогулка завтра может не состояться лишь по воле Бога.
— Скоро станешь хлопотливой невестой, — сказал отец, и голос его прервался.
Я отвернулась. Я не могла даже вообразить, как оставлю его.
Моя матушка бросила немного сухого навоза в очаг, чтобы вскипятить воду для чая.
— А вот и подарок, — сказала она, поставив перед нами тарелку свежего печенья с нутом.
Оно благоухало розами.
— Пусть никогда не болят твои руки! — сказал отец.
Это были мои любимые сласти, и в тот вечер я съела их очень много. Вскоре я почувствовала усталость и, как обычно, расстелила подстилку около двери. Засыпая, я слышала, как разговаривают мои родители, и сквозь сон их беседа напоминала воркование голубей. Кажется, я даже видела, как отец обнял матушку и поцеловал.
На следующий вечер я стояла у двери, ожидая, когда отец и другие мужчины потянутся с поля. Мне всегда нравилось подавать отцу чай до того, как он войдет в дом. Склонившись у очага, матушка пекла хлеб к ужину.
Отец все не приходил. Я вернулась в дом, наколола орехов, сложила их в небольшую миску, поставила ирисы, которые собрала, в кувшин с водой. Затем я снова выглянула на улицу — я с нетерпением ждала нашей прогулки. Где же он? Многие мужчины уже вернулись с поля и, наверное, смывали с себя скопившуюся за день пыль.
— Принеси воды, — сказала матушка.
— Я подхватила глиняный кувшин и направилась к колодцу. По пути я заглянула к Ибрагиму-красильщику. Он странно посмотрел на меня.
— Ступай домой, — сказал он мне. — Ты нужна матери.
— Но она сама только что просила набрать воды, — удивилась я.
— Не важно, — ответил Ибрагим. — Скажи ей, что я велел тебе вернуться.
Со всех ног я побежала домой. Кувшин бился о колени. Когда я приблизилась к дому, увидела четверых мужчин, которые несли большой сверток. Возможно, в поле произошел несчастный случай. Временами отец рассказывал о том, как людей ранило во время молотьбы, кого-то лягнул мул, а кто-то возвращался весь в крови после драки. Наверняка за чаем отец расскажет нам, что случилось.
Из-за ноши мужчины двигались неуклюже. Лицо человека было скрыто за плечом одного из них. Я помолилась о его скорейшем выздоровлении; когда болезнь не позволяла мужчине работать, семье было очень тяжело. Люди приближались, и я увидела, что чалма пострадавшего была повязана, как у отца. Я быстро сказала себе, что это ничего не значит. Многие повязывали чалму сходным образом.
Идущий впереди споткнулся, и они чуть не уронили человека. Его голова мотнулась так, словно едва держалась на теле, руки и ноги безжизненно повисли. Я выпустила кувшин, и он вдребезги разбился прямо у моих ног.
— Бабб! — закричала я. — На помощь!
Матушка выбежала на улицу, стряхивая муку с одежды. Когда она увидела отца, из ее груди вырвался пронзительный вопль. Жившие рядом женщины выбежали из своих домов и окружили ее, будто сетью, а она разрывала воздух криками горя. Матушка билась и металась, а они осторожно подхватывали ее, удерживали, убирали волосы с лица.
Мужчины внесли отца в дом и положили на подстилку. Кожа его была желтой, от уголка губ тянулась полоска слюны. Матушка поднесла пальцы к его ноздрям.
— Слава Аллаху, он еще дышит, — сказала она.
— Наги, работавший вместе с отцом в поле, прятал глаза, рассказывая, что случилось.
— Он выглядел усталым, но до обеда чувствовал себя хорошо, — рассказывал он. — Потом вдруг схватился за голову и, задыхаясь, упал. С тех пор не шевелился.
— Да защитит Аллах вашего мужа! — произнес мужчина, которого я не узнала.
Сделав все, чтобы устроить отца поудобней, мужчины ушли, бормоча молитвы о выздоровлении.
Матушка с изрезанным горестными морщинами лицом снимала с отца матерчатые туфли, поправляла рубаху, подкладывала подушку под голову. Она щупала его руки и голову; лоб был теплый, но матушка попросила меня принести одеяла и накрыть его, чтобы сохранить тепло.
Вести об отце разнеслись быстро, и вскоре друзья начали приходить к нам, чтобы помочь. Кольсум принесла воды, которую она набрала из источника возле священного храма, известного своей целительной силой. Ибрагим уселся во дворе и начал читать Коран. Голи пришла с маленьким сыном, спящим у нее на руках, и принесла нам горячий хлеб и тушеную чечевицу. Я поила приходящих чаем, чтобы они не мерзли. Стоя возле отца на коленях, молилась о движении век, даже о гримасе — о любом знаке того, что жизнь все еще теплится в нем.
