Джулия помнила, как Арабелла купила у Филиппа эту ткань, чтобы сшить платье для сестры. Все они были чрезвычайно удивлены, когда Пруденс объявила, что не наденет его до тех пор, пока король Карл не вернется в Англию.
– Думаю, тебе стоит поторопиться и занять место на балконе, Пруденс. Мои внуки торчат там с самого приезда. Судя по возгласам и смеху, процессия подойдет с минуты на минуту. Я слышала, она движется очень медленно, и ее хвост мы увидим уже после наступления темноты. Видимо, Томас появится не скоро, и, скорее всего, он будет ехать рядом с лордом Фоксом и Адамом Лингардом.
Адам и так не выходил у Пруденс из головы, но упоминание о лорде Фоксе пробудило в ней любопытство.
– Лорд Фокс? Вы говорите о том самом лорде Фоксе, чье поместье расположено по соседству с нашим в Суррее?
– О том самом. Если помнишь, моя дорогая, Томас часто упоминал о нем в письмах.
– Я очень мало знаю о лорде Фоксе или его семье, тетя Джулия, лишь то, что его дядя занял Марлден-Холл в его отсутствие. Я была слишком маленькой, чтобы понимать все, что случилось после отъезда Томаса. Я боялась лишь, что, если он не уедет во Францию, его могут схватить и повесить.
– Ты права, Пруденс. Мы должны возблагодарить Господа, что он уехал, и все так обернулось. После столь долгого отсутствия все три джентльмена, несомненно, стремятся поскорее вернуться в Суррей к своей прежней жизни. Особенно Томас, ведь он недавно женился. А теперь хватит сплетничать, – сказала пожилая женщина, жестом отгоняя племянницу. – Живо на балкон!
Пруденс умчалась, предвкушая встречу с братом. Она всегда с нетерпением ждала его писем. Деятельные, одаренные и не желающие проводить время в праздности и кутежах, в отличие от большинства приближенных короля, Томас и лорд Фокс оставили Париж ради службы во французской армии.
После того, как король Карл был вынужден покинуть Францию и, заключив союз с Испанией, начал формировать в Брюгге собственные войска, Томас вступил в гвардейский полк под командованием графа Рочестера, и Адам Лингард последовал за ним.
Лорд Фокс расстался с Томасом задолго до этих событий, и казался Пруденс весьма загадочной личностью. Как следовало из писем Томаса, он отправился на восток в поисках богатства и приключений, и не давал о себе знать до тех пор, пока король Карл не начал подготовку к возвращению в Англию. В испанские Нидерланды лорд Фокс прибыл в сопровождении слуги-африканца, которым обзавелся во время своих странствий.
По слухам, он накопил огромное состояние. Однако за годы отсутствия его поместье было конфисковано. Если ему действительно не терпится возвратиться домой, значит, он намерен сразу же завладеть своей собственностью, чтобы не пришлось выкупать ее позже. Сражавшийся на стороне короля при Вустере, лорд Фокс, по-видимому, заручился поддержкой Его величества, вернувшегося в Англию далеко не богачом.
Прежде чем подняться на балкон, Пруденс выбежала во дворик, засунула себе за ухо цветущую ветку боярышника и набрала небольшой букетик душистых цветов, чтобы бросить его Адаму. Завязав букет голубой ленточкой, она вернулась в дом и с разочарованием обнаружила, что из-за столпившихся на балконе домашних и слуг ей вряд ли удастся хоть что-нибудь рассмотреть.
Оттолкнув в сторону толстую экономку и стараясь не помять букет, Пруденс выглянула на улицу. Весь Лондон был охвачен ликованием. Здания украшали знамена, флаги и гирлянды цветов, а чуть дальше на Стрэнде возвышалось «майское дерево», запрещенное в годы правления Кромвеля.
Наконец показалась процессия, встреченная радостными возгласами. Пруденс, затаив дыхание, смотрела на герольдов, дующих в длинные трубы, на лорд-мэра и членов городского управления в алых мантиях и с золотыми цепями. За ними следовал черноволосый красавец, король Карл II, в тяжелом, затканном золотом плаще. Сегодня был его тридцатый день рождения. Его сопровождали двое братьев, оба в серебряных камзолах.
Зрители, подавшиеся вперед, чтобы лучше видеть, не были разочарованы. Перед их глазами проплывало море красок. Медленно проезжающий кортеж состоял из аристократов и дворян, разряженных в одежды таких фасонов и цветов, каких не видали в Англии на протяжении многих лет. Камзолы из серебряной и золотой парчи или роскошного бархата, широкополые шляпы с развевающимися перьями, слуги и лакеи в алых, пурпурных и золотых ливреях. Народ отвечал восторженным ревом. В этот день все без исключения англичане чувствовали себя роялистами.
Процессия тянулась и тянулась, черепашьим шагом двигаясь по Стрэнду, через Черинг-Кросс и дальше, до самого Уайтхолла. Пруденс, уставшая от ожидания, все сильнее злилась на детей, то топчущихся по ее ногам, то дергающих за юбку. Неожиданно в толпе зрителей мелькнули светлые волосы Молли. Обнаружив, что ее подружка оказалась в первых рядах, Пруденс повернулась, тайком прошмыгнула в дом и выбежала на улицу.
К несчастью, пробиться через толпу ей так и не удалось, а из-за маленького роста она не видела ничего, кроме голов стоящих впереди людей. Разочарованная, девушка уже повернулась к дому, как вдруг один из зрителей заметил ее безуспешные попытки. Он с улыбкой взял ее за руку.
– Позвольте мне. Молодой женщине опасно лезть в такую толчею. Вас сразу же затопчут.
Он кивнул своему спутнику, огромному мужчине с маленькой бородкой и водянистыми выпуклыми глазами. Пруденс в изумлении смотрела, как они расталкивают зрителей, словно Моисей, заставивший расступиться воды Красного моря. И, подобно детям Израиля, она прошла по образовавшемуся проходу.
Пруденс повернулась к джентльмену, чтобы поблагодарить его. Он оказался не таким уж высоким, как ей показалось сначала, и отличался приятной наружностью. У него были темные волосы до плеч, загорелое лицо и резко очерченный рот. Но взгляд его пронзительных светло-голубых глаз был настолько твердым и пристальным, что казался даже жестоким. Пруденс сама не понимала, почему этот человек произвел на нее столь зловещее впечатление, но невольно вздрогнула и попятилась.
– Я очень вам благодарна.
Он поклонился.
– Рад был оказать услугу прекрасной даме, мадемуазель, – произнес незнакомец с улыбкой, приведшей девушку в еще большее замешательство.
Когда джентльмен и его спутник скрылись в толпе, Пруденс поежилась, словно от холодного ветра. Он назвал ее мадемуазелью, хотя в его речи не было французского акцента. Возможно, он много путешествовал.
Молли встретила ее широкой улыбкой.
– Привет, детка, – сказала она. – Как здорово, что ты слезла со своего балкона. Здесь намного веселее. Ну и денек! Хочешь увидеть брата?
– Да, – ответила Пруденс, не посвятившая Молли в свои чувства к Адаму Лингарду. – Думаю, он скоро появится.
