Помпей не отпрянул, не закричал, он только смотрел в толпу, пытаясь проследить, куда скроется напавший на него человек. Он не успел толком разглядеть лицо убийцы, но было что-то знакомое в его походке, в линиях его тела.
Судебное разбирательство, затеянное Клодием с целью нанести удар по авторитету Помпея, было сорвано. Несколько молодчиков было схвачено, остальные обратились в бегство. Оправившись от потрясения, люди начали покидать Форум.
Раб, открывший Помпею, в испуге отшатнулся от него, глядя вытаращенными глазами на забрызганную кровью латиклаву.
— Принеси моему гостю чистую одежду, — приказал ему вышедший из таблиния хозяин дома, Марк Порций Катон.
Всего неделю, как Катон появился в Риме: он вернулся с Кипра, куда его сопровождал племянник Марк Юний Брут, сын Сервилии, с неожиданно богатой добычей. Ему удалось умиротворить киприотов без применения вооружёной силы — и за свою миссию он заслуженно получил от сената ряд благодарностей. Отправив Катона на Кипр, Цезарь добился своей цели: отъезд яростного защитника республики значительно разобщил и ослабил сенат. Для того, чтобы партия республиканцев приобрела в сенате прежнее влияние, не хватало, пожалуй, только присутствия Цицерона.
После того, как Помпей переоделся, Катон пригласил его в таблиний, сел в кресло и движением руки предложил гостю занять место напротив.
— Откровенно говоря, меня нисколько не удивляет поведение Клодия, — сказал он, и Помпей понял, что Катону уже донесли о кровавой потасовке на Форуме. — Насилие — это последнее прибежище людей, не умеющих мыслить…
Катон сидел у раскалённой, полной красных углей жаровни, и кровавые отсветы, падавшие на его трагически застывшее, волевое лицо, казались предвестниками грядущих пожаров, смертей и потоков крови.
Помолчав, Катон принялся рассказывать Помпею о том, чем, какими надеждами он жил в последнее время:
— Когда я был на Кипре, я мечтал только об одном: чтобы в Риме водворился наконец долгожданный мир. О боги, разве не величайшим счастьем для государства было бы разумное согласие всех сословий римского народа!
— С твоими мечтами о единении квиритов можно было бы поспорить… — сдержанно отозвался Помпей. — Но ты прав в одном: народ не в состоянии мыслить самостоятельно. Ему необходимы лозунги, одновременно и внушающие надежду, и подчиняющие его неустойчивую волю.
Он скорбно покачал головой и, глядя Катону в лицо, спросил:
— Ты не сильно удивился, увидев меня в своём доме. Почему?
— Видишь ли, при том, что ты некоторым образом содействовал моему изгнанию, я не перестаю верить в твою природную добродетель. Для меня бесстыдство и Помпей — несовместимые понятия. Признаюсь также, что из вас троих именно в тебе я вижу меньшее зло.
— Благодарю за откровенность. Когда я шёл к твоему дому, я рассчитывал найти здесь понимание.
Наступила минута, когда Помпей снял маску и заговорил в раскаянии:
— Всё, что происходит сейчас в Риме, является следствием моего бездействия. Клодий загнал patres в угол и сделал их послушными своей воле. Сегодня я понял, что он не остановится перед любым насилием… вплоть до убийства…
— Нужно воздействовать на отцов не только с помощью уговоров, но и народа, как это делает Клодий. Невиданной наглостью и угрозами Клодий завоевал величайшее расположение сената, и единственный способ привлечь сенат на нашу сторону это добиться возвращения Цицерона.
— Каким образом?
— Уговори брата Цицерона выступить на Форуме — пусть он обратится к народу с просьбой за изгнанника.
— А что на это скажет Цезарь? Ведь он не был против изгнания Цицерона…
— Ну, во-первых, Цезаря нет в Риме; во-вторых, я не вижу иного пути заставить сенат пойти хотя бы на частичные уступки. Отцы злорадствуют по поводу нанесённых тебе оскорблений, считая тебя наказанным за предательство по отношению к Цицерону. Помирись с Цицероном, попроси у него прощения, прости мне мою прямоту, или сделай вид, что раскаиваешься, ибо он ни за что не пожелает вступить с тобой в переговоры, пока будет таить обиду. И помни: чем дольше ты будешь тянуть, тем больше завоюет себе сторонников Клодий.
Помпей не успел ответить — в эту минуту в таблиний, еле переводя дыхание, вбежал слуга Катона.
— Что случилось? — сердито спросил Катон.
Слуга, всё так же прерывисто дыша, прошептал на ухо хозяину несколько слов и покосился на Помпея.
— Прости, я должен огорчить тебя… — пробормотал Катон, растерянно глядя на гостя. — Юлия…
Помпей мгновенно стал белым, как полотно.
— Что… что с ней? — заикаясь, холодея от дурного предчувствия, спросил он.
— Она уехала из Кампании следом за тобой… Она в Риме…
Не дослушав Катона, Помпей вскочил с кресла и со всех ног бросился к двери.
«С ней всё в порядке… Да и что бы могло случиться?.. Скорее всего это ловушка. Меня просто хотели выманить от Катона», — успокаивал себя Помпей по дороге к дому. Однако, видя, как Аврелия с трясущимися руками приближается к нему, он понял, что случилось нечто ужасное, непредвиденное, и предчувствием тяжкого горя сдавило горло…
Глава 24
Цепион провёл больше месяца в горах, скрываясь в альбанском поместье отца. Он бежал из Рима тотчас после неудачного покушения на Помпея, решив не играть с судьбой. Узнал ли его кто-то в толпе? успел ли сам Помпей разглядеть его лицо?.. Порой ему казалось, что, если бы задуманное им свершилось, он сам отдал бы себя в руки правосудия — так, по крайней мере, все узнали бы, что Помпей стал жертвой собственной подлости. Теперь же ему нужно было выждать какое-то время, чтобы, во-первых, понять, подозревают ли его в покушении, а, во-вторых, придумать новый план. И, готовясь к возвращению в Рим, он внушал себе, что права на ошибку у него больше нет. Он знал, что должен остаться верным ненависти к тому, кто заслуживает лишь ненависти…
Квинт лежал в полумраке, в бессильной злобе сгибая и разгибая пальцы рук. Здесь, в деревенской глуши, никто не видел его искажённого ненавистью и страданием лица. И тем более никто не мог заглянуть в его гибнущую душу…
Тянулись унылые дни. Но однажды ранним утром без стука распахнулась дверь, и вошёл Клодий. Он бодро приветствовал Квинта и тоном, не терпящим возражений, заявил:
— Хватит забиваться в горные ущелья, точно таракан в щели! Укладывай вещи — поедешь со мной в Рим! Нас снова ждут великие дела на благо родины и подвиги, которые немеркнущей славой покроют наши скромные имена!
Клодий явился, такой же разодетый и самоуверенный, как и в прошлый раз, когда Квинт был с ним на Форуме. Как будто всё было вчера…
— Как ты меня нашёл? — обеспокоенно спросил Квинт; он настолько растерялся, увидев Клодия, что в первую минуту подумал, будто тот приехал, чтобы арестовать его.
— А что, разве ты в самом деле прятался? — удивился Клодий, вытаращив на него свои нахальные удивительно синие глаза.
Что-то удержало Квинта назвать гостя неумелым притворщиком.
В нём вдруг поднялась бешеная ненависть к Клодию, ибо всё пошло не так, всё пошло наперекор. Все те узы, которые, как он думал, напрочь связали его с этим решительным и дерзким человеком, были разорваны. Клодий больше не соответствовал образу спасителя, или, вернее, он им никогда и не был. Квинт больше не смотрел в глаза Клодию, страстно ища в них то, что придало бы ему силы. Готовое прорваться наружу негодование и столь же сильное желание дать себе волю и разоблачить Клодия в трусости сменились холодным презрением.
— Послушай, ради тебя я проделал долгий и утомительный путь, — беспечно продолжал Клодий, не замечая перемены в настроении собеседника. — Возможно, у тебя есть недурное вино. Как насчёт того, чтобы смочить горло, дружище?..
Они выпили, и Квинт постепенно стал возвращаться к жизни, беспокойно осматриваясь и мотая головой. Наконец он обратился к Клодию:
— Так зачем ты приехал за мной? — В его голосе больше не было подозрения, он задал свой вопрос лишь из любопытства.
