пробормотал он, – еще как подойдем.
Хэтти снова легла. Люциан обхватил ее левую голень, согнул ногу в колене и вклинился между бедер. Поверь мне. Он смерил взглядом жалкую фигурку, судорожно вцепившиеся в одеяло пальцы.
– Положи руки мне на плечи, – велел он.
Низкий, ровный голос вызвал в Хэтти неожиданный отклик – она подчинилась. Кожа Люциана обжигала ладони, сила крепких мускулов и сухожилий непреклонно давила, и в ответ ее руки и ноги странным образом ослабели. Поверь мне. Нависшее над ней лицо выглядело напряженным. Лицо незнакомца. И сейчас он сделает ей больно, привяжет к себе навсегда. Как ему вообще можно верить?!. Хэтти ощутила между ног твердый напор.
– Нет! – отпрянула она. – Нет!
– Что значит нет? – не понял он, глядя на нее затуманенными глазами.
Хэтти вонзила ногти ему в плечи.
– Я хочу подождать – я передумала!
Глаза его погасли.
– Прямо сейчас?
– Да.
Он возвышался над ней, и их тела были одинаково напряжены. Оба смотрели друг на друга не мигая.
– Ладно, – сказал Люциан и сел на пятки.
Изгибы его плеч покрывали острые белые полумесяцы – ногти Хэтти вонзились слишком глубоко. Люциан отвернулся к стене и сплел пальцы на затылке. Спина поблескивала от пота.
Черт! Хэтти едва не сгорела от стыда. Просто ужасно! Она смотрела, как плечи мужа судорожно вздымаются и опадают, а когда решилась заговорить, он покачал головой. Мелькнув очень бледными крепкими ягодицами, Люциан встал и надел штаны. Завязал пояс халата, бросил взгляд на Хэтти – во впадинах под скулами залегли глубокие тени. Она спряталась за распущенными волосами, надеясь стать невидимой.
– Увидимся утром, – бросил он и коротко кивнул. – Доброй ночи.
Люциан вышел в коридор и тихо прикрыл за собой дверь.
У Хэтти перехватило дыхание. Она почти жалела, что Люциан ушел; тишина в комнате стояла оглушительная, и сумбур в голове буквально сводил девушку с ума. Она прижала к пылающим щекам ледяные пальцы. В такой ситуации остается лишь выпить и лечь спать. Хэтти взяла с подноса бокал и принялась глотать выдохшееся шампанское, как воду. Не брачная ночь, а полная катастрофа! Можно сколько угодно пялиться на мужские статуи и картины, только разве они могут подготовить к волосам на груди, шрамам и той огромной штуке между ног?! Определенно, со времен Античности мужская анатомия претерпела значительные изменения. Поколебавшись, девушка опустила руку между бедер. Там было скользко, словно начались месячные. Она осторожно сунула внутрь палец, чего не делала никогда. Нет, он определенно сюда не поместится. Тогда почему ей кажется, что она реагировала чересчур бурно?
Хэтти отставила пустой бокал и схватила второй.
Когда голова отяжелела и стала гудеть, девушка призналась себе, что отказала мужу не только из боязни боли. Ее жизнь изменилась слишком быстро и самым неожиданным образом, и теперь дал о себе знать упрямый характер – та неизбывная часть личности, которую не сотрешь никаким воспитанием, хотя с самой колыбели ей твердили, что женщина должна подчиняться миру, а не подчинять мир себе. И вот Хэтти предстала перед мужем такой, какая есть, причем в ситуации, мягко говоря, щекотливой. Встретиться с ним утром будет весьма любопытно…
* * *
По идее, отказ должен был подействовать на Люциана как ведро ледяной воды, но он рыскал по темным коридорам разгоряченный и с каменным стояком. Хэрриет запечатлелась в его сознании, оставила след на языке и ладонях – солено-сладкая, возбуждающая, бархатистая. Ее «нет» тоже казалось материальным, оно вонзалось в мышцы иголками и в конце концов привело его в гимнастический зал. Он оперся о дверь, тяжело дыша и дожидаясь, пока высохнет пот на шее. От бездушного мешка с песком толку сейчас не будет – ему нужно противодействие, бодрящая энергетика противника. Люциан скрипнул зубами. Вся Англия в курсе, что сегодня он женился на Хэрриет Гринфилд, и если в этот час его увидят где-нибудь в спарринг-поединке, то слухи о неудавшейся брачной ночи разнесутся по Лондону, как пожар по торфяному болоту.
Он прислонился лбом к гладкой дубовой панели. Сам виноват. Все полетело в тартарары потому, что впервые в жизни он дрогнул. Когда Люциан увидел ее на своей кровати, разум у него помутился. Она была такая красивая, с рыжими волосами, струящимися по подушкам, словно красные шелковые ленты. Его жена. Он знал нутром: моя! И следом всплыла мысль: не про твою честь. То же чувство Люциан испытал, когда впервые увидел вырастающий из тумана особняк Ратленда, одновременно желанный и ненавистный. Если он чему-то и научился в жизни, так это брать то, что ему хочется и что ему нужно. Не возьмет – останется голодным. Однако здесь привычный подход не годился, и Люциан предпринял неуклюжую попытку проявить нежность. Он с досадой стиснул кулаки и отправился под холодный душ.
В кабинет Люциан вернулся продрогший и ничуть не в лучшем расположении духа. Он схватил книгу по языку цветов, которую Мэтьюс принес накануне: «История цветов», написанная мисс Каррутерс из Инвернесса. Пролистал несколько страниц, пропуская главы о монахах и целебных травах, потом дифирамбы изящным лепесткам от Раскина, пока не нашел в самом конце алфавитный указатель. Несомненно, красные хризантемы означают любовь. Они оба знали, что о любви и речи нет, но Хэрриет может оценить сантименты. Камелии означают очарование. Калину дарят, чтобы поддержать в невзгодах. Ее-то и закажем, да побольше! Люциану стало самому противно от своего сарказма – сейчас он должен быть наверху, совокупляться с женой, чтобы скрепить брачный союз, а не цветочки выбирать. Нацарапав название на листке, он отправился в комнату Мэтьюса, потому что было всего десять часов. Из-за двери доносились приглушенные звуки унылой мелодии – помощник играл на флейте.
Мэтьюс открыл не сразу, зато был во фраке. Наверное, ожидал Николаса или Томми, но при виде хозяина почтительно поклонился. Он украдкой оглядел халат и влажные волосы Люциана, и в его глазах вспыхнула едва сдерживаемая неприязнь. Странно.
– Ходил куда-то? – спросил Люциан.
Кивок.
– В оперу. На Пуччини. Великолепная постановка.
– Ясно. На рассвете съезди в Ковент-Гарден за оранжерейными цветами, – велел Люциан и протянул помощнику сложенный листок. – Пусть горничная составит букет и отнесет в спальню миссис Блэкстоун до того, как она проснется.
Мэтьюс взял листок не глядя.
– Сделаю, сэр, – пробормотал он.
В комнате за его спиной горели две дюжины свечей. На столе, словно серебряный скипетр, сверкала флейта.
– Когда-нибудь ты спалишь весь дом, – заметил Люциан напоследок.
На следующее утро Хэрриет нашла супруга в гимнастическом зале. Люциан со всей дури молотил по боксерской груше. Заметив жену, он тут же перестал, и тишину
