О Господи! Такого поворота ей не могло привидеться и во сне!
Меллиора была настолько ошеломлена услышанным, что не могла ни пошевелиться, ни заговорить.
Уорик де Грэхэм направился к двери. Меллиора в смятении смотрела на него, раскрыв рот.
– Подожди! – сумела выдохнуть она, бросившись к двери.
– Что? – резко спросил он, поворачиваясь к ней.
Меллиора остановилась в нескольких дюймах от него, сердце ее гулко колотилось, дыхание прерывалось.
– Ты не... Пожалуйста, не делай этого... Скажи мне правду. Ты снова меня дразнишь, хочешь отомстить мне...
Он шагнул к ней и крепко взял за подбородок – так, что она не могла вырваться.
– Я могу многое сделать из мести, миледи. Но не это. Я Уорик, лэрд де Грэхэм, известный как лев, или лэрд Лайэн. А ты скоро станешь моей женой. Тебе не по душе эта ситуация, ты сама в этом призналась. Должен сказать, миледи, что и ты не мой выбор. Сейчас, когда мы познакомились, я узнал, насколько ты упряма, капризна и поразительно глупа! Однако жребий брошен, и ты будешь моей женой. Если хочешь войны, то знай: я всю жизнь провел в сражениях. Мало кто умеет сражаться лучше меня. Ты понимаешь?
Меллиоре наконец удалось высвободить подбородок. Она была напугана и потрясена до глубины души.
– Твое место в аду! – прошептала она.
Он улыбнулся.
– Так оно и случится. Судя по тому, что я узнал, наш брак будет сущим адом.
Дверь хлопнула перед самым ее носом. Вместо ответа она услышала скрежет тяжелого засова.
– Пожалуйста! – прошептала она, прислонившись лбом к двери. Но ее мольба слишком запоздала.
Он ушел.
Она была обречена на этот брак.
Даро Торссон был гордым человеком, блестящим стратегом и храбрым воином. А еще он был, о чем иногда с грустью вспоминал, последним из умирающего рода. В течение столетий народ его отца был грозой многих людей. Его предки совершали набеги на Британские острова, земли финнов, Русь, Средиземноморье, а спускаясь по Сене, угрожали самому Парижу. Они повсюду создавали форпосты, и мало можно найти мест, где они не оставили своих названий или не приобщили местное население к своим привычкам, обычаям и культуре. Но времена меняются.
Прежние набеги уходили в прошлое, и мир становился если не более разумным, то, во всяком случае, более стабильным. А легенды о славных походах были призваны скрыть тот факт, что на самом деле викингам жилось не просто. У них было мало земли, чтобы, обрабатывая ее, кормить людей, зимой не хватало рыбы, да и других ресурсов было совсем мало. И все же Даро верил, что благодаря викингам мир становится лучше. У него был маленький островок в Ирландском море – конечно, гораздо меньше обширного острова Адина, но все же это было место, которое можно назвать своим домом, место, которым можно править и куда можно привести невесту, – остров Скул.
Даро появился в Стерлинге далеко за полночь. Несмотря на высокий рост и крепкое телосложение, передвигался он легко и бесшумно. Даро знал, что прокрасться незаметно иной раз гораздо лучше, чем пустить в ход оружие. Дело не в том, что он боялся быть обнаруженным. Его присутствие в крепости ни у кого не вызвало бы вопросов. Он был приглашен в качестве гостя в этот вечер.
Но Даро дождался часа, когда последние из купцов и торговцев закрыли свои лавки, а крестьяне и торговки рыбой еще не повезли на рынок свой товар, ибо только в этот короткий промежуток времени он мог устроить свидание в пределах крепости.
Даро шагал по коридору быстро и уверенно. Подойдя к алькову, он осмотрелся и, удостоверившись в отсутствии опасности, юркнул за шпалеры. Здесь он едва слышно произнес заветное имя:
– Энн?
– Даро! – шепотом откликнулась Энн и тут же оказалась в его объятиях. Он знал, что сейчас они одни, и позволил себе некоторое время просто постоять, прижимая Энн к себе и ощущая тепло ее тела, прикасаясь губами к ее губам. Чувства, которые он испытывал к ней, изумляли и поражали Даро. Он за свою жизнь познал многих женщин – и достойных, и не слишком. Ему были известны трюки проституток по меньшей мере десятка стран. Их услуги стоили дешево, и, чтобы выжить, проститутки были готовы на все. Даро не подозревал, что можно ощущать подобный трепет, когда обнимаешь женщину, что женщина – это гораздо больше, чем простое соитие, что можно не спать ночью и думать о запахе ее волос, блеске глаз, звуках голоса, о взгляде, который она бросила на тебя при прощании.
Даро чувствовал, как колотится у него сердце. Энн подскочила к нему так быстро, с такой готовностью. На первых порах они ничего не могли сказать и только шепотом произносили имена друг друга. Вкус ее губ, огонь поцелуев сделали свое дело, и оба зашуршали, одеждой. Даро приподнял Энн, и она ногами обвила его бедра. Не было времени для нежной игры, а риск быть обнаруженными лишь усиливал желание обоих. Запретный плод кажется еще слаще и приятнее. Даро прислонил Энн спиной к стене, она крепко обхватила его своими длинными ногами и впилась зубами ему в плечо, чтобы не кричать, когда он входил в нее, а затем начал энергично двигать бедрами. Она дрожала всем телом, однако отвечала ему не менее энергичными встречными толчками. Энн еще глубже впилась зубами в плечо, когда, сильно толкнувшись напоследок, Даро стал изливать горячее семя в ее лоно. Это мгновенно спровоцировало ее разрядку, и любовники забились в сладостных судорогах. Затем Энн бессильно прислонилась к Даро, и они на некоторое время замерли, наслаждаясь покоем и теплом объятий. У Даро было сильнее развито чувство времени, он быстрее воспламенялся и быстрее приходил в себя. Он опустил Энн на пол, поправил па ней и на себе одежду, а затем она снова оказалась в его объятиях и взволнованно зашептала:
– Боже мой, Даро, я не знаю, что нам делать! Я не смогу этого вынести! Должен же быть какой-то выход...
– Чего ты не можешь вынести? – перебил ее Даро, не понимая, что могло произойти после того, как они урвали для себя несколько мгновений по окончании одного из последних торжественных обедов. Тогда они говорили о женитьбе, о том, как лучше представить дело дяде – ее опекуну и всей семье. И Энн была убеждена, что не встретит особого противодействия. Ее, внучку ярла, после смерти отца воспитывали брат матери и отчим. Она не относилась к числу наследниц с землей, но мать сберегла для нее кое-что из золота викингов и оставленные отцом кельтские реликвии, что могло служить вполне достойным приданым, когда подойдет время свадьбы.
Не разжимая объятий, Энн заглянула ему в глаза.
– Даро, они решили, что меня нужно отдать в монахини.
– Погоди! Кто – они? Откуда все это взялось? Никогда не было разговора о том, чтобы ты постриглась в монахини. Что произошло? – сердито спросил Даро. Он хотел немедленно обратиться к королю, чтобы попросить руки Энн, а теперь вдруг возникла необходимость говорить вначале с ее родней, которая, конечно же, не позволит ей выйти замуж за викинга, если он не убедит их, что не собирается снова выходить в море и что он такой же оседлый человек, как и всякий, кто считает Шотландию своим домом.
