Ознакомительная версия.
— Я терпеть не могу эту вашу английскую привычку топить всю еду в соусе, — сказал Рамиз. — Но ваши слова заставили меня задуматься, отчего так.
Неужели потому, что блюда бывают столь ужасны, что их невозможно есть?
Силия весело засмеялась:
— Наверное, вы правы. Боюсь, кулинария не занимает высокого места в списке достижений Британии.
Она окунула пальцы в воду для ополаскивания рук с лепестками жасмина — на столе для этого стояла специальная чаша. Рамиз наблюдал за ней, в очередной раз думая, сколько же в ней противоречий. Он сам не понимал, почему она так его притягивает. Силия, без сомнения, тоже этому удивлялась. Рамиз не понимал, зачем она позволяет ему такие вольности. Да, сначала он смутил ее, растревожил, но почему же она тоже так его взволновала?
Вот как сейчас.
Он хочет поцеловать ее. Он должен поцеловать. Неожиданно для Силии он потянулся к ней и заставил подняться на ноги. Привлек ее к себе и прижал так сильно, что ощутил се аромат и услышал дыхание. Он улыбнулся се зеленоглазому взгляду.
— Что вы делаете? — выдохнула Силия, хотя отчетливо понимала, что он делает и как она сама хочет того же.
Их губы разделяли какие-то дюймы. Глаза Рамиза пылали, словно раскаленная бронза. Силия чувствовала бешеное биение своего сердца. Во рту пересохло. Она остро ощущала присутствие принца и таящуюся в нем силу, словно под шелковым халатом прятался готовый к броску тигр. К своему стыду, она тоже ощущала, как в ней поднимается греховная волна удовольствия. Соски под сорочкой болезненно затвердели.
Рамиз громко, как-то хрипло застонал. И поцеловал се. Голодным, истосковавшимся поцелуем, без всякой сдержанности. Это был поцелуй мужчины, которого толкнули за грань отчаяния. Капитуляция, признание невыносимого желания и потребности. Он так стыдился своего неуемного желания, но все равно хотел довести все к завершению. Страсть в нем бушевала с такой силой, что, казалось, вот-вот взорвется. Кровь волной прилила к паху, естество тут же болезненно отвердело и запульсировало, требуя отмести все условности и овладеть Силией быстро и жестко. Ее губы распухли от поцелуев, щеки горели, по ним спускалась длинная прядь волос.
— Прошлой ночью, — прерывисто произнес он, — почему ты меня не остановила?
— Я должна была, но не смогла. — Силия закусила губу. — Это все гарем. В нем есть что-то колдовское. Нереальное. Потустороннее.
— Нереальное, да. — Рамиз кивнул. — А сейчас ты меня остановишь? Здесь?
Силия опустила тяжелые веки, тем самым скрыла свои мысли.
— Полагаю, мне не придется, — выдохнула в конце концов она.
Рамиз медленно и криво улыбнулся:
— Очень дипломатичный ответ. — Он отпустил ее, убрал выбившуюся прядку за ухо и поцеловал в кончик носа. — Нам пора возвращаться.
Перегрин Финчли-Берк был четвертым сыном своих родителей. Первенец графа и его главный наследник в данный момент услаждал своей знаменитой персоной женскую половину лондонского светского общества и просаживал отцовские гинеи за игорным столом у «Уайта». Второй сын выбрал армейскую службу: став командиром тринадцатого гусарского полка, он получил ранение при Ватерлоо — его щеку задела пуля, сейчас там розовел романтический шрам, других повреждений здоровью не было. После возвращения в Англию он усердно подсоблял своему брату в стремлении промотать отцовское состояние. Третий брат Перегрина оказался, однако, намного серьезней. Преисполненный заботой о нравственности, он стал таким строгим архидиаконом, что в тех редких случаях, когда он решал осчастливить своим приездом старого графа, у того появлялись сомнения в своем отцовстве.
В результате самому Перегрину ничего не оставалось, кроме как отправиться служить в Ост-Индской компании. Он уже находился на пути в Индию, но капризы погоды задержали его в Лиссабоне, и за время вынужденного простоя британский посол сумел убедить его оказать стране большую услугу — отправиться в Каир с какими-то срочными документами. Данный дипломатический пакет действительно содержал правительственные документы, но главной причиной такой срочности были не они, а давно ожидаемый груз портвейна и необходимость в его сопровождении. Правда, Перегрин, как и многие другие, оставался на этот счет в блаженном неведении.
Для лорда Винчестера, генерального британского консула в Египте, прибытие Перегрина оказалось весьма кстати — он испытывал острую необходимость послать кого-нибудь в А-Кадиз с ответом шейху аль-Муханну, который сообщил им о гибели Джорджа Кливдена и местонахождении его вдовы, леди Силии. Генеральный консул имел очень маленький и перегруженный штат — о чем он постоянно напоминал Министерству иностранных дел Великобритании, — и посему простодушный и исполнительный молодой джентльмен, только что доставивший столь долгожданный груз портвейна, сразу был откомандирован в А-Кадиз в качестве эмиссара. Что очень польстило вышеупомянутому молодому джентльмену, который возблагодарил собственную удачу и уже грезил блестящей карьерой в дипломатическом корпусе.
Таким образом, Индия для Перегрина откладывалась, и вместо нее он оказался в Балирме. Усталый от долгой езды, запыленный и обожженный солнцем, но преисполненный чувства собственной значимости, он наконец прибыл во дворец в сопровождении стражника.
Акил сообщил о неожиданном госте принцу, как только тот вернулся из Катры. Рамиз и Силия всю обратную дорогу молчали. За это время Рамиз успел сначала пожалеть, что поцеловал Силию, а затем — что целовал ее так мало. Узнав о прибывшем посланнике, он предположил, что тот обязан сопроводить вдову Джорджа Кливдена в Англию. Но ему безумно не хотелось отпускать леди Силию. Принимая ванну и переодеваясь, он неустанно повторял себе, что должен испытывать облегчение от такого поворота дел.
Но все без толку.
Мрачнее тучи, Рамиз вошел в тронный зал, где, по обычаю, принимали иностранных гостей. На нем было строгое официальное одеяние из темно-синего шелка с золотыми пуговицами, украшенными сапфирами. По настоянию Акила, поверх он накинул бишт — расшитую драгоценностями мантию с искусно изображенным соколом и лунным знаком высшей власти. Она давила на плечи тяжелым грузом, и от нее было жарко — как и от головного платка с золотым укалем, на котором также настоял Акил. Рамиз поднялся на трон в глубине зала, на поясе у него поблескивал знаменитый балирманский ятаган, а на среднем пальце правой руки была надета официальная печать. Акил, пыхтя, торопился следом, одновременно подбирая волочащийся по полу бишт правителя и завершая сжатый пересказ сведений, полученных от сопровождавших Перегрина людей.
Ознакомительная версия.
