В сосновом лесу, окружающем избу Радмилы, наступила настоящая весна. Природа как будто понимала, как мало отпущено теплого времени на севере и спешила изо всех сил. Моментально появилась молодая листва, и убогость маленького домика была надежно прикрыта роскошной буйной зеленью.
— Еще неделька — и в орден, — думал Ульрих. Но отчего-то все время откладывал день отъезда. Почему он не спешит домой, к братьям, рыцарь и сам до конца не понимал. Даже в глубине души он не желал себе признаться, что его спасительница и есть основная причина такой медлительности. Зарождающее чувство к прекрасной язычнице пугало его и настораживало. После разбитой первой любви Ульрих наглухо закрыл свое сердце, а с женщинами встречался лишь в случае крайней необходимости.
Перестав его опасаться, Радмила тащила мужчину в лес. С восхищением показывала выводок куропатки, маленьких лисят, гревшихся на солнце. Все это время Ульрих спрашивал у нее слова незнакомого языка. Записывал на кусках бересты, чтобы получше запомнить непривычно-сложные чужие слова. В свою очередь, и Радмила не отставала от него. Они с удовольствием обучали один одного. И уже довольно хорошо понимали друг друга.
Как-то раз они поехали на речку, где Ульрих наловил рыбы, а Радмила, подвесив котелок над костром, сварила вкуснейшую уху. Май выдался в этом году теплым, и они, расстелив дерюжку на молодой зеленой траве, улеглись на солнышке, греясь в его ласковых лучах. Вокруг было очень приятно, цвели полевые цветы, летали нарядные бабочки, жужжали трудовые пчелы. Цветы, на первый взгляд не очень роскошные, благоухали необыкновенно сильно и сладко. Эти запахи, безмятежная жизнь всевозможных маленьких существ, стрекочущих, порхающих возле разомлевших на солнце молодых людей, вызывали у Ульриха странные, никогда раньше не посещавшие его мысли.
Молодой мужчина, шесть лет проведя среди жестоких, фанатичных воинов-монахов, с этой стороной жизни уже совсем распрощался. Оказывается, мир самодостаточен и прекрасен, и люди, которых они считали язычниками, живут в гармонии с ним. Они были бы счастливы, если бы проповедники распятого бога, который и сам себя не смог защитить от страданий, оставили их в покое. Радмила спасла его из сострадания — чужого воина, человека, который был послан алчными вождями, чтобы забрать у ее народа право на ту жизнь, какую они выбрали для себя сами.
— Интересно, как бы поступила немецкая женщина, если бы в таком же положении оказался русич? — он не сомневался, что, например, Хильдегард, сразу же сдала бы раненого русича властям. Значит, он видит солнце, голубое небо, цветы, слышит журчание воды в реке лишь потому, что у этой девушки другие представления о том, кто должен жить, а кто умереть?
Опираясь на локоть, он искоса наблюдал за красавицей. Она лежала, прикрыв ладонью глаза от горячих лучей солнца. Было жарко, и она немного развязала свою рубашку. Ее очаровательное лицо были безупречным. Золотисто-каштановые локоны выбились из косы и крутыми колечками обрамляли слегка вспотевший высокий лоб. Длинные шелковистые ресницы, небольшой носик, изящно очерченная линия подбородка…. алый рот восхитительно мал, так и манил к поцелуям.
Он стал водить травинкой по пухлой нижней губке. Потом тихонько прикоснулся губами к соблазнительному рту. Моментально взметнулись опахала ресниц, и васильковые озерца с укоризной посмотрели в нахальные зеленые глаза Ульриха.
— Но я не виноват, что ты так красива, дорогая! Это просто не в моих силах ― находиться рядом с тобой и не мечтать о поцелуе. Тебе говорили русские парни, что ты прекрасна?
— Ульрих, тебе было когда-нибудь жаль тех людей, у кого ты и твои друзья отнимали жизнь? Ведь они тоже мечтали о счастье, о любви? — вдруг внезапно задала она странный вопрос, который совершенно не соответствовал этому чудесному дню и романтическому настроению рыцаря.
— Но ведь все мужчины убивают, дорогая! И здесь я ничем не отличаюсь от русских. Такими нас создал бог! — серьезно ответил он.
— А бог ли? Может, это змей Индрик соблазнил вас гордыней и алчностью! Каждый сам должны сделать свой выбор, не оглядываясь на других! Ты, конечно, не можешь не защищаться от разбойников, но жить убийством, строить свое счастье на крови? Неужели нет никакого другого выхода?
— Какие грустные разговоры ты заводишь в такой чудесный день! Обещаю подумать о твоих словах, если разрешишь поцеловать себя! Это очень хороший способ перевоспитания мужчин! — распутный взгляд Ульриха спустился ниже, где рубашка, развязанная из-за сильной жары, открывала пухлые белоснежные бугорки. Рука совершенно самостоятельно, без какого-либо приказа с его стороны, пробралась под девичью рубашку и стала поглаживать полную грудь девушки. Желание, так долго подавляемое рыцарем, становилось неуправляемым — от боли даже скрутило низ живота.
— Ах, какой ты коварный! — испугалась Радмила. Злонамеренная рука моментально была удалена с девичьей груди. Но парень одним ловким движением приподнял красавицу и уложил на себя, покрывая бешеными поцелуями лицо девушки, нежную шею. Затем страстно впился в возмущенный ротик.
— Пусти меня! Это неправильно! — Радмила перепугалась не на шутку. Ее так никто не целовал, она не была знакома с этой стороной жизни. Она почувствовала что-то твердое внизу своего живота — ее охватила паника. Но сил отбиться от могучего рыцаря ей явно не доставало. Тогда она трогательно попросила:
— Милый Ульрих! Прошу тебя, отпусти меня! Ведь неизвестно, будешь ли ты моим суженым! Я никогда не была близка с мужчиной!
Эта тихая просьба лучше всякого сопротивления охладила возбужденного рыцаря, и ему стало неловко за свое недостойное поведение. Он с сожалением опустил испуганную Радмилу и лег на живот, чтобы своим восставшим естеством еще больше не напугать невинную девушку.
— Прости, что испугал … но хотелось только поцеловать тебя! Ну почему ты все время так меня боишься? Я рыцарь, а не насильник, и без твоего согласия не трону тебя! Но все же надеюсь, что хоть немного нравлюсь тебе, и ты не откажешь мне в одном поцелуе, — он нежными поцелуями убирал слезинки на испуганных синих глазах.
Шли дни. За этот месяц Ульрих так привязался к девушке, что твердо решил забрать ее и поселить поближе к орденскому замку. Ей не придется лечить людей за деньги, чтобы заработать себе на жизнь. За шесть лет службы у него скопились изрядные суммы. Хватит, чтобы содержать не одну женщину, а целый гарем.
В общем-то, за время службы в ордене он подзабыл и свою злобу на родных, да и на обидчицу Хильдегард. Возможности, которые предоставлял орден, уже перестали казаться такими бесценными. Ульрих несколько раз был серьезно ранен. И никто не навещал его, потому что он находился далеко от родного дома. Пустая жизнь. Ради чего они проливали свою и чужую кровь? Он давно понял, что высшие чины не говорят всей правды, а в основном все эти громкие слова прикрывают обычное желание пограбить. После шестого крестового похода орден сильно разбогател. Он сам, как проверенный рыцарь, долго и верно служивший ордену, был посвящен в тайну хранилищ, где находились награбленные на Востоке ценности. Ульрих понимал, что эти средства предназначены для верхушки ордена. А они, простые братья, получают ничтожное вознаграждение за свою пролитую кровь и отречение от простого человеческого счастья. Правда, в бога он верил и считал, что все, кто нарушает законы божьи, будут жестоко наказаны. И тут же вспоминал несчастного брата Фридриха, наверно, самого верующего из всех его друзей. Где он сейчас, в раю ли? Хорошо, если мертвым ушел под лед, а если живым?
