Кэтрин немного подумала.
— Не знаю, — сказала она. — Но только не так. Я не хочу делать ничего необычного.
И, завершив туалет, девушка, по теткиному выражению, «поскакала» завтракать с отцом. Она была слишком скромна, чтобы подолгу выставлять свое несчастье напоказ.
И тем не менее она действительно провела ужасную ночь. Даже после того, как миссис Пенимен удалилась, Кэтрин не удалось уснуть. Она лежала, безутешно глядя в полумрак спальни, а перед глазами ее стоял отец, указывающий ей на дверь. Кэтрин снова слышала, как он называет ее бессердечной. Сердце ее разрывалось от горя — ведь сердце у нее было достаточно чувствительное. В иные минуты ей казалось, что отец прав: только плохая дочь могла поступать так, как она. Значит, она плохая дочь; но уж с этим ничего не поделаешь. Надо постараться хотя бы внешне быть хорошей — даже если душа ее греховна; и временами Кэтрин начинала надеяться, что, оставаясь сердцем верной Морису, она, возможно, сумеет кое-чего достичь путем искусного притворства. Кэтрин проявляла искусность в самых разных занятиях, и не наше дело выяснять, насколько глубоки были ее таланты. Вероятно, самые ценные из них и сказались в утренней свежести ее лица, так огорчившей миссис Пенимен, которая была поражена тем, что девица, всю ночь не спавшая из-за отцовской суровости, может наутро сойти к завтраку без всяких признаков ночных страданий. Бедняжка Кэтрин знала, что хорошо выглядит, и на душе у нее от этого становилось еще тяжелее ведь свежий вид свидетельствовал о крепком, выносливом здоровье и обещал долгую, может быть слишком долгую, жизнь, а такое обещание было ей сейчас в тягость, ибо оно как бы приписывало ей еще одно желание — причем в такое время, когда выказывать желания ей не пристало. Кэтрин написала Морису Таунзенду и пригласила его прийти на следующий день; написала кратко, ничего не объясняя. Она все объяснит ему при встрече.
На следующий день, после полудня, Кэтрин услышала его голос на крыльце, а затем — шаги в прихожей. Она приняла его в парадной гостиной — нарядной и просторной, — а на случай неожиданных визитов предупредила слугу, что будет очень занята. Кэтрин не опасалась внезапного появления отца: в этот час он всегда делал визиты. Увидев Мориса, она сначала поняла, что он еще красивее портрета, хранимого ее влюбленной памятью, а уж затем — что он заключил ее в свои объятья. Но вот он разомкнул их, и Кэтрин почувствовала, что теперь она действительно пустилась во все тяжкие; на мгновение ей даже почудилось, что они уже женаты.
Он обвинил ее в жестокости, сказал, что исстрадался из-за нее, и Кэтрин ясно ощутила, как ужасна ее судьба: причинять боль обеим враждующим сторонам. Однако вовсе не упреков, пусть даже нежных, ей сейчас хотелось от Мориса; она ждала помощи. Ведь он, конечно же, достаточно умен и достаточно изобретателен, чтобы придумать, как положить конец всем их несчастьям. Кэтрин высказала это вслух, и Мориса ничуть не удивила ее вера в него. Но прежде чем предложить какой-нибудь выход, он стал ее расспрашивать — и это тоже было ничуть не удивительно.
— Как вы могли заставить меня так долго ждать! — сказал он. — Я чуть не умер; каждый час казался мне вечностью. Как долго вы решали!
— Решала? — переспросила Кэтрин.
— Решали, принять меня или отвергнуть.
— Ах, Морис! — с нежностью воскликнула она и прошептала: — У меня и в мыслях не было отвергнуть вас.
— Чего же вы тогда ждали?
В вопросе молодого человека была убийственная логика.
— Я думала, может быть, отец… отец… — она не договорила.
— Заметит, как вы страдаете?
— О нет! Я думала, может, он переменит свое мнение.
— И теперь вы послали за мной, потому что это наконец произошло? Верно?
Это оптимистическое предположение причинило Кэтрин новые мучения.
— Нет, Морис, — сказала она грустно, — он не переменил своего мнения.
— Так почему же вы за мной послали?
— Потому что я хотела вас видеть! — жалобно воскликнула Кэтрин.
— Причина превосходная. Но неужели вы хотели всего только увидеть меня? Вам нечего сказать мне?
Его прекрасные, неотразимые глаза настойчиво смотрели на нее, и Кэтрин заколебалась — какой ответ будет достоин такого взгляда? С минуту она молча упивалась его взором, потом тихо проговорила:
— Мне так хотелось вас видеть!
И спрятала лицо в ладони — что было крайне непоследовательно.
Теперь Морис с минуту молча наблюдал за ней.
— Согласны ли вы завтра обвенчаться со мной? — спросил он вдруг.
— Завтра?
— Или на будущей неделе. Скажем, не позже чем через месяц.
— А не лучше ли нам подождать? — спросила Кэтрин.
— Чего же?
Этого Кэтрин не знала. Но его напористость испугала девушку.
— Просто подождать и еще немного подумать.
Он с печальным укором покачал головой.
— Разве ж вы не думали все это время? Или вы собираетесь раздумывать еще лет пять? Мне эти три недели показались вечностью. Бедная моя, добавил он, помолчав, — вы что-то скрываете!
Кэтрин залилась краской, глаза ее наполнились слезами.
— Ах, как вы можете так говорить! — прошептала она.
— Да ведь третьего пути нет: либо вы за меня выходите, либо мы должны проститься, — рассудительно заметил Морис. — Угодить сразу и мне, и отцу невозможно. Вам придется выбирать между нами.
— Я выбрала вас! — воскликнула девушка с волнением.
— Тогда обвенчаемся на будущей неделе.
Кэтрин молчала, не сводя с него глаз.
— Неужели у нас нет другого выхода? — спросила она.
— Насколько мне известно, это единственный способ стать мужем и женой. Если есть какой-то другой, скажите.
Другого способа Кэтрин придумать не могла, и правота молодого человека показалась ей почти жестокой. Единственное, что ей удалось придумать, это что отец, быть может, передумает. Смущаясь от сознания своей беспомощности, девушка вслух пожелала, чтобы это чудо произошло.
— Вы думаете, есть хоть малейшая надежда? — спросил Морис.
— Была бы, если бы он познакомился с вами поближе.
— А что ему мешает познакомиться со мной поближе? Ему стоит лишь захотеть.
— Его представления, его доводы — вот что мешает, — сказала Кэтрин. Их невозможно… их невозможно сокрушить.
Воспоминание об отцовской непреклонности все еще приводило ее в трепет.
— Невозможно? — воскликнул Морис. — Я предпочел бы услышать, что вам нетрудно их сокрушить!
— Ах, мой отец несокрушим! — сказала Кэтрин.
Морис отвернулся и, отойдя, уставился в окно.
— Вы слишком боитесь его, — заметил он наконец.
