Анри де Ренье - Необыкновенные любовники

Я слышал топот ног вокруг себя. Вскоре возобновился шум борьбы. По-видимому, Леонелло подвергался тому же, что и я, но он оказывал сильное сопротивление, судя по глухому шуму, достигавшему моих ушей. Я трепетал за Леонелло, боясь, как бы не пострадал он, защищаясь. Я хотел крикнуть ему, что в подобных схватках самое лучшее — покориться и что нет пользы от сопротивления неизбежному, но платок, затыкавший мне рот, делал меня немым. Наконец все стихло. Я уже начал думать, что разбойники кончили свое дело, как вдруг раздался взрыв смеха, к которому примешивались шумные восклицания. Это продолжалось одно мгновение, потом все смолкло. Нападавшие на нас, без сомнения, скрылись, удовлетворенные своим делом. Один лишь ветер тихо шумел в вершинах деревьев. Ночные птицы быстро проносились с заглушенным полетом. Время от времени сосновая шишка падала на мягкую землю.

Так стояли мы, Леонелло и я, среди пустынного леса, оба — привязанные к сосновым стволам. Наше положение было не из приятных, но, вместо того чтобы размышлять о его неудобствах, я стал пытаться найти им облегчение. Повязка, прикрывавшая мне глаза, слегка ослабела, и мало-помалу мне удалось сбросить ее. Я осмотрелся вокруг.

Факел, готовый погаснуть, еще горел невысоко над землей, куда он был воткнут. Он освещал красноватые стволы: к одному из них было привязано нагое тело. То был Леонелло. Порыв ветра раздул факел. Конечно, это был он. Его белое тело выделялось светлым пятном на фоне ночи; но был ли то ночной обман зрения или какое-то странное волшебство? Это тело было телом женщины; и, однако же, это был все-таки Леонелло. Он отвернул лицо от меня, и мне виден был лишь затылок с гладко остриженными волосами. Но я узнал бы его по руке, маленькой и тонкой руке, прижатой к коре.

Женщина! Я почувствовал, как поднимается и растет во мне страшное и неожиданное подозрение. Женщина!.. Что же тогда означает это переодеванье и эта таинственность? Женщина?.. Леонелло был женщиной! Удар кинжала, алая рана, Альдрамин…

Факел внезапно погас. Платок сжимал мне рот, но мысли волновались во мне. Они возникали, смутные и неопределенные, но мало-помалу они прояснились. Истина встала предо мной, и мне казалось, что сам Альдрамин рассказал мне то, что я передал вам.

Поутру проходивший мимо дровосек освободил меня, перерезав на мне веревки. Я лишился чувств от усталости и скорби: когда я пришел в себя, я лежал на земле. Я припомнил все. Взгляд мой устремился к дереву, где я видел привязанной ту, которую я принимал за Леонелло. Место было пусто. Без сомнения, незнакомке удалось освободиться и убежать. Я подошел к стволу. Путы в одном месте стерли кору. Я поднял с земли порвавшуюся веревку. Дровосек положил ее в свой мешок, чтобы связывать ею свой хворост, и мы молча дошли до его хижины; там он дал мне грубую одежду, в которой я и вернулся в Венецию без всяких помех. Колокола Сан Стефано звучали в алевшем небе; древний фасад дворца Альдрамина смотрелся в воды канала, где отражались его кроваво-мраморные щиты.

Бреланом в азартной игре того же наименования называлось такое положение, когда все три сданные одному игроку карты были равного достоинства, напр., три туза, три десятки. Игрою в брелан особенно увлекались при Людовике XIV.

Апостол Фома. (Прим. пер.)