— Хорошо. Спасибо, Катрина. Спокойной ночи.
Странно, как цыгане умудряются выживать в таких жутких условиях. Может, они и в самом деле обладают каким-то таинственным знанием, владеют искусством творить чудеса? Как бы то ни было, должно быть нечто, что помогает им жить и верить в лучшее уже не одну сотню лет.
— Спокойной ночи, Зинка.
Пока Кэтрин добрались до своей повозки, стемнело. Зажглись костры во всем таборе. Язычки пламени устремились в черное небо. Наступило то приятное время, когда дневные заботы уходят на второй план. Цыгане доставали скрипки. То тут, то там слышались смех и веселые голоса.
Женщины готовили ужин. В большинстве семей первыми ели мужчины, причем женщина старалась подавать им еду сзади, оставляя свободным пространство между мужчиной и костром. Женщина в таборе никогда не пройдет между двумя мужчинами, обязательно обойдет их сторонкой. Вначале Кэтрин трудно было принять эти правила, но постепенно она стала сама вести себя как все, даже не замечая этого.
Кэтрин была уже почти у повозки Доминика, как кто-то схватил ее сзади и зажал рукой рот. Кэтрин испуганно дернулась. Но ее отпустили. Девушка обернулась и увидела незнакомого мужчину. Он приложил к губам палец, жестом давая понять, чтобы она вела себя тихо.
— Что вам надо? — спросила Кэтрин по-французски, поняв, что перед ней крестьянин.
Мужчина был на две головы выше ее, сутул и очень худ. Лицо его, все изрытое оспой, было плоским и невыразительным.
— Мы пришли помочь вам, мадемуазель. В деревне знают, что вас держат пленницей цыгане, Мы пришли вас спасти.
Из-за деревьев вышел другой мужчина, Этот, наоборот, был слишком толст, Поверх домотканой рубахи на нем была кожаная безрукавка. Широкополая коричневая шляпа до половины закрывала лицо с отвислыми щеками и мясистым подбородком.
— Пойдемте, мадемуазель. Нам надо спешить, — сказал он, и крестьяне, с двух сторон подхватив Кэтрин пол руки, потащили ее за собой.
Что делать? Кэтрин переводила взгляд с одного мужчины на другого, лихорадочно соображая, можно ли им доверять. Вид у крестьян был неприятный: неряшливые, вонючие, они внушали куда меньше доверия, чем Доминик. И как-то нехорошо они на нее смотрели: во взглядах читалась скорее похоть, чем желание помочь.
Кэтрин вырвалась.
— Вас ввели в заблуждение, — сказала она. — Я здесь по собственному желанию. Мне не нужна ваша помощь.
Но толстяк грубо схватил ее и потащил за собой.
— Пойдем, пойдем, красотка. С нами ты будешь в безопасности.
Кэтрин испугалась по-настоящему.
— Пустите, — закричала она, упираясь ногами в землю, — я не хочу с вами!
— Придется пойти, англичаночка, — захихикал худой. — Поделись с нами тем, что ты давала этим грязным цыганам.
Кэтрин закричала изо всех сил, но толстый ударил ее по губам и, прижав к себе, закрыл ладонью рот. Кэтрин затошнило от мерзкого запаха. Рванувшись изо всех сил, она побежала, споткнулась, вскочила и помчалась вновь.
— Доминик! — кричала она. — Кто-нибудь, помогите!
Толстый нагнал ее, зажал рот, заломил ей руку за спину и потащил в лес.
— Думаешь, ее могут хватиться? — спросил у товарища худой, тревожно оглядываясь в сторону табора.
— Не из-за чего беспокоиться, Генри. Они слишком заняты, чтобы волноваться из-за какой-то англичанишки.
Оба рассмеялись.
Кэтрин брыкалась, выворачивалась, но силы были слишком неравны. Ее тащили все дальше в лес. Толстяк выкрутил ей руку так, что от боли перед глазами у нее поплыли круги.
Француз швырнул ее на землю, навалился на нее. Кэтрин задыхалась от вони и боли. Словно издалека она услышала треск разрываемой ткани — француз сорвал с нее блузку. Потом мясистые потные пальцы схватили тело, начали мять и давить ее. Едва насильник убрал руку с ее рта, Кэтрин закричала, но он тут же зажал ей рот своими горячими слюнявыми губами.
Тошнота подступила к горлу. Еще немного, и она не вынесет, умрет от стыда и отвращения.
Собрав последние силы, Кэтрин ударила толстяка ногой в пах. Мужчина взвыл, приподнял голову и замахнулся, чтобы ударить ее. И Кэтрин закричала. Так она не кричала никогда в жизни. Рука француза зависла в воздухе. Открыв глаза, Кэтрин увидела своего спасителя. Доминик крепко держал толстяка за руку.
— Дьявол, — прошипел француз и обернулся. В ту же секунду мощный кулак Доминика угодил французу в челюсть, и толстяк повалился навзничь. Кэтрин стянула полы разорванной блузы, с трудом отползла в сторону.
— Анри! — закричал толстый, вращая глазами.
— Твой дружок прилег отдохнуть, — едко заметил Доминик, взглянув на худого, распластавшегося неподалеку.
Кровоподтек на щеке и разбитые в кровь губы выдавали истинную причину «отдыха» тощего француза.
— Убью! — заревел здоровяк.
Опустив голову, он, как бык, пошел на Доминика, но тот увернулся и ударил крестьянина под дых. Француз зарычал от боли и ярости и бросился на Доминика. На этот раз удар крестьянина настиг цели: Доминик согнулся и едва не упал, но, быстро отступив, успел опередить француза, ударив его кулаком в челюсть. Пока француз приходил в себя, цыган нанес ему еще два удара в лицо. Крестьянин упал.
Кровь текла у него из носу, глаз почернел и начал заплывать. Но великан не хотел сдаваться и опять кинулся к Доминику. Тот сбил француза с ног. Незадачливый похититель лежал лицом в грязи, а Доминик глядел на поверженного противника со смешанным чувством гнева и отвращения.
Кэтрин, потрясенная, смотрела на своего спасителя. Он взглянул на нее, и столько страха за нее было в этом взгляде. Кэтрин бросилась к нему. Доминик гладил ее по волосам, прижимая к себе.
— Доминик, — шептала она, глядя на него так, будто он вытащил ее из самой преисподней, — я не думала, что ты меня услышишь.
Доминик поцеловал ее в лоб и шепотом спросил:
— Они ничего с тобой не сделали?
— Нет, — шепнула она в ответ. — Слава Богу, ты пришел вовремя.
В горле запершило, на глаза навернулись слезы, голос сорвался.
— Я нашел коня. Я как раз вел его в табор, когда услышал, как ты кричишь.
Картина происходившего встала перед его глазами: девушка, мечущаяся под толстым боровом, разорванная блуза, ее молочно-белая грудь в грязных лапах француза.
Кэтрин дрожала. Доминик приподнял ее подбородок и увидел, что она плачет. Впервые он видел ее слезы. У него сжалось сердце.
— Ладно, ладно, — заговорил он успокаивающе, — все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не обидит — никто, пока я жив. — Доминик сам удивился тому, насколько искренними были его слова.
Кэтрин только сильнее прижалась к нему.
— Почему так? Я не сделала никому ничего плохого. Почему меня так? За что? Я ничего не сделала. Меня все любили. А сейчас… — Кэтрин всхлипнула. — Я больше не могу! Больше не могу…
