– Он твой отец. Ты всегда жил со мной, Доминик. Теперь пришел его черед.
Его охватила ярость.
– Но я не хочу...
– Так должно быть, – твердо сказала она, – и так будет. А теперь встань и будь сильным, сын мой.
Он мог бы сделать то, о чем она просила. Он мог бы переломить себя... мог бы, если бы голос ее не дрожал так, что у него разрывалось сердце. Мог бы, если бы не видел, как пелена слез заволокла ее черные бархатные глаза.
Потребовалось вмешательство двух дюжих лакеев Сент-Брайда, чтобы оторвать его от матери.
Наконец он выдохся и молча застыл между двух высоченных молодцов. Грудь Доминика, казалось, разорвется от боли. Перед глазами все плыло. Но он не плакал. До крови закусив губу, он поклялся себе, что не унизится до слез. Во всяком случае, в присутствии Джеймса Сент-Брайда.
Маделейн подошла и поцеловала его в обе щеки.
– Иди и учись, сынок. Но никогда не забывай, что в твоих венах течет и цыганская кровь, и кровь гаджо. Будь верным зову своей крови. И будь самим собой.
Но это оказалось невозможным. Он не мог быть и цыганом, и гаджо одновременно.
Сколько раз он пытался убежать, вернуться назад, к цыганам, к своему народу. Но понимал, что все уже изменилось. И никогда не станет прежним. А потом мама умерла... и ему уже незачем было возвращаться.
Но Доминик всегда помнил то, что она сказала ему в тот последний день: «Никогда не забывай, что в твоих венах течет и цыганская кровь, и кровь гаджо. Будь верным зову своей крови. И будь самим собой».
Прошло несколько лет, и Доминик понял, что никогда больше не сможет вернуться в табор. Он наслаждался тем, что могли дать ему деньги – крышей над головой, спасавшей от дождя и снега, мягкой, удобной постелью. Нет, ему никогда не возвратиться к прежней жизни... и никогда не стать свободным. Разрываясь между двумя мирами, Доминик знал, что свободу потерял навсегда.
Тот день он запомнил навсегда. Тот день... и многое, многое другое.
Внезапно он вспомнил о ней... об Оливии.
Горечь и разочарование с новой силой охватили его. Доминик надеялся, что она окажется другой, не похожей на остальных, но, увы, он ошибся. Она такая же, как все. Ничего не зная о цыганах, она все-таки ненавидела их всей душой...
Неужели она ненавидит и его, Доминика?
Мало-помалу гнев его улегся. Сейчас он и сам не понимал, что за бес вселился в него. Доминик выругался. Казалось, он потерял рассудок. Этот напыщенный осел Гилмор вывел его из себя, но заплатить за все пришлось Оливии. А спровоцировал ее он, Доминик. Ему вообще не следовало задавать ей этот вопрос.
Отвращение к самому себе судорогой сдавило горло. Вспомнились боль и ужас, написанные на лице девушки, когда она выбежала из кабинета. Казалось, она испытывала те же чувства, что терзали и его самого... Будто мир, в котором она жила, разлетелся на куски.
Желваки тяжело заходили на скулах Доминика. Нужно найти ее, подумал он. Выбора у него не было. Он не мог позволить ей уйти после того, что произошло между ними.
Не прошло и минуты, как он уже бежал к конюшне, где стоял Шторм, его жеребец. Вскочив в седло, Доминик вылетел на дорогу.
А вокруг уже царил ад. Небо было затянуто тучами, дождь лил как из ведра. Ураганный ветер яростно тряс ветви деревьев, рвал с плеч плащ Доминика. Надвинутая на глаза шляпа немного защищала от потоков воды, лившихся с неба. Прищурившись, он вглядывался в темноту. Копыта коня с грохотом выбивали дробь. Прошло совсем немного времени, когда он. увидел перед собой крохотную фигурку. Хлестнув коня, он поравнялся с ней и позвал:
– Оливия!
Даже не оглянувшись, девушка продолжала идти, ничего не видя перед собой. И угодила в лужу. Доминик услышал громкий плеск воды, но с губ Оливии не сорвалось ни слова. Она лишь ускорила шаг. Неожиданная улыбка появилась на губах Доминика. Упрямая, подумал он. Упрямая и гордая.
– Оливия, прошу вас, остановитесь.
Она зашагала еще быстрее.
Решив не тратить времени на уговоры, Доминик слегка сжал коленями лоснящиеся от влаги бока Шторма. Терпение его было на исходе. Громадный жеребец рванулся вперед и перегородил дорогу Оливии. Доминик свесился с седла. Вытянув мускулистую руку, он схватил ее за плечи так, чтобы она не смогла проскользнуть мимо него.
– Вы забыли взять с собой Люцифера, – пробормотал он. И едва удержался, чтобы не выругаться: он совсем не это хотел сказать.
Оливия отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом. Под его руками тело ее окаменело.
– Мне не нужен ваш пес, – буркнула она.
На лице ее было упрямое выражение, но внимательный взгляд Доминика успел заметить бледность, разлившуюся по щекам, и мокрые потеки на них. Его сердце дрогнуло. Что это? Дождь... или слезы? И прежде чем она успела остановить его, он приподнял ее подбородок и заставил взглянуть ему в глаза.
– Оставьте меня! – крикнула она. – Уйдите, прошу вас! Оставьте меня в покое!
Голос ее предательски дрожал, и все внутри его вдруг перевернулось. Чертыхнувшись, он проклял себя за то, что сделал. Кровь Христова, она плачет, и это его вина!
Уже ни о чем не думая, он подхватил девушку на руки и усадил перед собой в седло. Ахнув от неожиданности, она широко раскрыла глаза и рванулась, пытаясь соскочить на землю, но Доминик уже был в седле и крепко держал ее. Сильная рука кольцом обхватила ее талию и прижала к широкой груди так, что она не могла шевельнуться. Губы коснулись ее уха.
– Умоляю, не спорьте, Оливия. Я отвезу вас домой, и хватит об этом. Я устал от ваших возражений.
К его удивлению, она перестала сопротивляться. Ему вдруг показалось, что она дрожит, и он напрягся. Да, сильная дрожь сотрясала все ее тело. Но больше всего его поразило, что пальцы Оливии вцепились в его рубашку. Надменно усмехнувшись, Доминик принял это как немую благодарность. Ему даже в голову не пришло, что виновато здесь совсем иное чувство...
Могучий жеребец в несколько минут донес их обоих до дома, где жила Оливия. Доминик опустил голову и почти уткнулся губами в затылок девушки, спрятавшей лицо у него па плече.
– Мы приехали, Оливия, – прошептал он.
Не дожидаясь ответа, он спрыгнул на землю. Потом повернулся и, протянув руки, снял ее с седла.
Только тогда она подняла голову. И он испугался. Глаза Оливии затуманились, приоткрытые губы дрожали. Руки Доминика сомкнулись на ее плечах. Господи, ее трясло так, что она едва стояла на ногах!
Оглушительный удар грома расколол небо над их головами.
– Проклятие, почему вы дрожите? Боитесь? Вы боитесь меня? Из-за моей цыганской крови? Или вы боитесь другого?
Сильные руки сомкнулись вокруг нее, и он вдруг оказался совсем близко. Слишком близко, подумала она... И в эту минуту его губы нашли ее рот.
