Челси почувствовала, как нахлынула еще одна волна чувства вины от ее уловки, но только для того, чтобы немедленно смениться неукротимой бурной радостью. И хотя деньги для ее отца обеспечивали вновь обретенную безопасность для их семейных финансов, она была достаточна честна, чтобы признать, что теперь, когда ее малодушие было преодолено, она с огромным нетерпением ждала встречи с очаровательным герцогом Сетским.
Кучер, с которым она не осмеливалась встречаться взглядом, помог ей войти в экипаж. Челси села очень прямо, сложив руки на коленях, и сидела так, пока дверь не захлопнулась, и они не двинулись. Затем, она придушенно выдохнула, освобожденная, и, выглянув из окна, помахала своим слугам.
Она не улыбнулась, потому что это было бы неприлично при данных обстоятельствах, но под белым батистом ее лифа сердце отбивало бешеную дробь.
Солнце отражалось в голубом полированном экипаже, когда он вырвался из тени деревьев на широкую дорогу, за которой простирались пастбища, у Синджина было достаточно времени, чтобы вернуться в дом и созвать прислугу.
Когда, немного времени спустя, Челси вышла из экипажа, опираясь на протянутую руку Синджина, он приветствовал ее улыбкой с почтением, какое оказал бы знатному посетителю.
Сначала она была удивлена, а потом тронута, когда он представил ее всей прислуге, выстроенной перед домом, как отборный военный отряд. Во многом прирожденный барин, он провел церемонию приветствия так, как поступил бы с любым знатным пэром, выказывая ей такой намеренной любезностью уважение как гостье. Он мог бы сделать по-другому: он мог бы обойтись с ней, как с любовницей.
— Леди Челси нужно освежиться, — сказал он своей экономке, которая немедленно обратилась вся во внимание с удивительной живостью для маленькой круглолицей женщины.
— Ты бьешь их? — спросила Челси вполголоса, смотря, мигая, на Синджина. Вассалы Фергасонов были больше членами семьи, нежели слугами, были скорее склонны давать советы, чем выслушивать приказания.
— Никогда перед гостями, — прошептал он в ответ, — поэтому они в безопасности, пока ты здесь.
Проводите леди Челси в ее гостиную, миссис Абетон, — сказал он громче.
— Я должна пойти одна? — выдохнула Челси полушутя-полусерьезно, стоя перед всей ошеломленной фалангой слуг Сикс-Майл-Ботома.
— Тебе нужно побыть одной? — спросил Синджин.
— Дорогой, — сказала Челси обычным голосом, от ее ласкового обращения даже у невозмутимого Сомерсета на секунду наступило шоковое состояние, потому что Синджин редко выказывал привязанность перед прислугой, — я проехала всего три мили. Я была бы очень рада твоему обществу. — Ее голос упал до еле слышного шепота:
— Хотя я очень желала бы уединения немного позднее.
Синджин улыбнулся и, наклонившись к ней, поцеловал перед всей потрясенной, но позабавленной прислугой. Подняв голову секунду спустя, он сказал:
— Спасибо всем. Сомерсет, ты можешь отпустить прислугу. Миссис Абетон, мы скоро будем завтракать.
— Где? — спросил он Челси, взяв ее руку в свою.
— Не имею ни малейшего представления. — Держа его за руку, ей вдруг показалось, что вся Вселенная окрасилась в розовый цвет и расцветилась радугой.
— Тебе нравятся лилии?
— Я люблю лилии.
— Мы будем завтракать с лилиями, — инструктировал Синджин Сомерсета, — и мое обычное тоже, — добавил он.
Когда Синджин открыл дверь в комнату, приготовленную в качестве гостиной для Челси, от удивления у нее перехватило дыхание.
Волшебная комната: высокий потолок, стены и своды расписаны сюжетами с изображением Нептуна и морских нимф, расцвеченная золочеными украшениями, с гобеленами гигантских размеров, но все это тускнело от огромного количества лилий кремовых, шафрановых и бледно-желтых цветов в пышном тропическом обрамлении, расставленных на столах, столиках, камине, подоконниках, — словом, везде.
— Как мило, — прошептала Челси.
— Я сказал — только лилии, — весело заметил Синджин.
— Ты кричал или урчал в тот момент?
Он засмеялся.
— Определенно. Не слишком ли много? Подожди здесь. — И, быстро повернувшись, он пошел по коридору, заглядывая в каждую комнату на своем пути. У него в глазах также была улыбка, когда он вернулся несколько минут спустя. — Они, должно быть, ободрали все сады вокруг. Посмотри. Это все для тебя.
И Челси была тронута заботой Синджина и прислуги. Весь дом был украшен букетами, всех размеров, цветов и оттенков.
— Спасибо, — сказала она с милой улыбкой, когда они стояли в дверях последней осматриваемой комнаты. — Я глубоко тронута.
— Ну, тогда это стоило того, — дразня, ответил он, — потому что я, определенно, заинтересован в том, чтобы овладеть твоими чувствами.
— Тебе это удается и без посторонней помощи.
Ее прямолинейная откровенность очаровывала.
«Неделю, — подумал он с огромным удовлетворением. — Семь дней, сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч сколько-то минут…» Его улыбка могла бы очаровать ангелов на небесах.
— Я очень рад, что встретил тебя, — сказал он низким и хриплым голосом.
— Я знаю, что нельзя так говорить, — прошептала Челси, смотря на него, — но я тоже рада. — И она встала на носки, потянувшись, нежно поцеловала его в подбородок.
Они позавтракали — спинка лосося, спаржа, абрикосовый пирог, ананасовое мороженое («Что-нибудь, что понравится леди», — приказал Синджин) — в саду из лилий; окружавший их запах был как предвкушение, нависшее над безмятежностью их слов. Ни один не ел много, был сладок вкус ожидания.
Синджин пил грушевый коньяк, обнаруженный в горном монастыре на Пиренеях. И благодаря значительным ежегодным пожертвованиям на содержание монастырского храма, он каждый сезон получал около десятка ящиков грушевого коньяка. Он любил его пить во время вялого полудня, у коньяка был опьяняющий весенний запах.
Челси пила маленькими глотками шампанское из очень старинного персидского бокала. И когда она запротестовала против того, чтобы использовать хрупкое стекло в таких земных целях, Синджин только улыбнулся.
— Бахус, с его любовью к красоте, одобрил бы. Он тоже разбирался в лошадях.
— Эти два предпочтения параллельны? — развеселясь, спросила Челси.
— Нет, — любезно ответил Синджин, — но оба допускают сильные эмоции.
— Значит, ты взволнован?
— О, определенно. — Ленивая улыбка тронула изящество его губ, голос стал мягким, как бархат. В любых обстоятельствах она возбуждала его, но здесь, в уединении его дома, устроившись в кресле Луи Четырнадцатого, окруженная и обрамленная пышными лилиями, она излучала непередаваемую свежесть. Она была в простом батистовом облегающем платье, с приколотой под самым горлом брошью чертополоха, которую он заказал для нее. Зеленая лента стягивала ее золотые волосы. Если бы боги могли смоделировать естественную красоту, чтобы ослепить мир, они сделали бы это в ее образе.
