Абигайль сосредоточенно следила за его руками, а когда он поместил рыбину в одну из корзин, удовлетворенно кивнула:
— В следующий раз я сделаю это сама. Странное чувство поднялось в груди Алистэра, такое незнакомое, что он не сразу смог опознать его, — гордость. Гордость за эту маленькую упорную девочку.
— Не сомневаюсь в этом, — сказал он.
Миссис Галифакс улыбнулась ему, как если бы он преподнес ей изумрудное ожерелье.
Говорящий Правду повернулся к клетке, в которой уже не было чудовища. Он подошел поближе к прутьям и спросил:
— Кто ты?
С грязной соломы поднялась девушка, и устало сказала:
— Я принцесса Симпатия. Мой отец правит в большом городе на западе. Я жила в хрустальных палатах, носила одежды, затканные золотом и серебром, и каждое мое желание немедленно выполнялось.
Говорящий Правду нахмурился:
— Так почему тогда?..
— Тише! — наклонилась к нему принцесса. — Идет твой хозяин. Он несет птиц и очень рассердится, если застанет нас за разговором.
Воину пришлось вернуться в замок, а девушка осталась в неволе.
Единственное, о чем Хелен мечтала весь день, — это отдых, минута передышки. Абигайль и Джейми, казалось, ничуть не устали от их утренней вылазки. Более того, они фактически вынудили мисс Манро и мисс Макдоналд отправиться на поиски барсучьих нор.
Хелен, зевая, поднялась с подносом по лестнице в логово сэра Алистэра. Она не видела его после завтрака. Он заперся в башне, и она просто изнывала от нетерпения. Что он имел в виду, целуя ее? Просто играл с ней? Вопросы одолевали Хелен все утро, пока она не дошла до крайности. Она решила добиться ответов.
Вот почему она несла сейчас поднос с чаем и булочками.
Дверь в кабинет была чуть приоткрыта, и Хелен не стала стучать, а просто толкнула ее и вошла. Сэр Алистэр сидел на обычном месте, не замечая ее присутствия. Хелен стояла и смотрела на него: он что-то рисовал, склонившись над листом бумаги, но не это привлекло ее внимание.
Он рисовал искалеченной правой рукой.
Он держал карандаш между большим и двумя средними пальцами, и его рука напоминала рыболовный крючок. Хелен невольно попыталась сложить руку так же, а он продолжал делать мелкие точные движения. Очевидно, он привык рисовать этой рукой. Хелен подумала о том, каково это — вернуться из колоний калекой и заново учиться рисовать. И писать. Чувствовал ли он себя униженным оттого, что осваивал искусство, доступное каждому школьнику? Не был ли подавлен?
Ну конечно, да. Она чуть улыбнулась. Теперь она кое-что знала о сэре Алистэре. Наверняка он не один раз бросал карандаши, рвал бумагу, злился на себя и упрямо пробовал снова и снова, пока не научился рисовать заново. Он должен был так делать, потому что она видела результат его трудов.
Хелен направилась к нему, а он, заметив ее, вздрогнул и выронил карандаш.
— Что с вами? — спросила она. Он мрачно взглянул на нее:
— Ничего, миссис Галифакс. Вы может оставить чай на том столе.
Хелен опустила поднос на стол, но уходить не стала, а подошла к нему:
— Что случилось?
Алистэр растирал искалеченную руку здоровой и ворчал что-то о женщинах, которые не слушают, что им говорят.
Хелен вздохнула и взяла его правую руку. От удивления Алистэр замолчал. Хелен с интересом рассматривала его изуродованную кисть. От указательного пальца остался лишь обрубок не больше дюйма, на мизинце не хватало одной фаланги, остальные пальцы были длинными, с ногтями правильной формы. Это были красивые пальцы привлекательного мужчины. У Хелен сжалось сердце от боли. Как случилось, что такая красивая рука была изуродована?
Она проглотила комок, образовавшийся в горле, и спросила чуть хриплым голосом:
— Она болит?
Алистэр бросил на нее хмурый взгляд и покачал головой:
— Это просто судороги.
Он попытался забрать свою руку, но Хелен удержала ее.
— Я спрошу у миссис Маклеод, не может ли она приготовить для вас мазь. Скажите поточнее, где судороги.
Она начала растирать его пальцы.
— Нет необходимости… Хелен внезапно рассердилась:
— В чем нет необходимости? У вас боли, и я могу вам помочь. Мне кажется, это необходимо сделать.
Алистэр посмотрел на нее с циничной усмешкой:
— Откуда такая забота?
Уж не думал ли он, что она испугается этих слов? Убежит в слезах? Она давно уже не ребенок. Хелен склонилась над ним:
— За какую женщину вы меня принимаете? Думаете, я флиртую с вами? Заманиваю в сети? Считаете, что я позволяю целовать себя первому встречному?
Он прищурился:
— Да нет, я просто полагал, что вы щедрая на любовь женщина и очень добрая.
Этот успокаивающий ответ едва не вывел ее из себя.
— Щедрая на любовь? Потому что целовала вас? Потому что позволила вам притронуться ко мне? Вы сумасшедший? Ни одна женщина не будет настолько щедра на любовь, и уж точно не я.
— Тогда почему?
— Что почему? — Она обхватила ладонями его лицо. Левая сторона была бугристой и шероховатой, правая — гладкой и мягкой. — Я забочусь. И вы тоже.
И она прижалась губами к его губам. Осторожно. Мягко. Вкладывая в поцелуй все свое ожидание, все свое одиночество. Сначала она целовала легко, но потом он потянул ее на себя, и Хелен не заметила, как оказалась у него на коленях.
Но она не возражала. Она так соскучилась по нежности, и реальность повергла ее в трепет. Она была любовницей, содержанкой, но это оказалось за пределами ее опыта. Единение. Здесь она была равной, и странное осознание, что с ней тоже считаются, что она тоже вовлечена, возбудило ее еще больше. Ее пальцы беспомощно теребили его сюртук, когда он исследовал ее рот. Сладко, глубоко, головокружительно. Пока она не испугалась, что достигнет кульминации от одних его поцелуев.
Хелен прервала поцелуй и прошептала:
— Я…
— Не останавливайте меня, — проговорил он. Его руки раздвигали кружево на ее груди. — Позвольте мне увидеть вас. Позвольте…
Хелен кивнула. Она и не думала останавливать его. Его лицо было сосредоточенным, он занялся шнуровкой ее платья. Хелен чувствовала, как румянец уже спускается на шею. Что, если она разочарует его? Если не сможет доставить удовольствие?
Он спустил платье до талии. Не отрывая взгляда от ее груди, принялся за корсет.
Хелен смотрела, как сползает ее сорочка. Его пальцы погладили обнаженную кожу. Хелен таяла от его горячего дыхания, от его жадного взгляда. Наконец корсет был отброшен, ее плечи оголились, вырвалась на свободу грудь.
