– Вы в хорошем настроении, – с облегчением произнес доктор.
Анна попыталась привести в порядок свои мысли:
– Это оттого, что я почти достигла места назначения, славный доктор, но я отправляюсь к дяде этой же ночью. Ждать слишком опасно. Вы не знаете Эдварда, как знаю его я. Ваше христианское милосердие может поставить под удар и вас, и вашего сына.
Доктор Уиндем не стал с ней спорить, хотя едва ли можно было заподозрить его в христианском милосердии или благотворительности, когда речь шла об Анне. Уиндему была невыносима мысль о том, что скоро он расстанется с Анной. Полжизни он высмеивал идеал женской красоты и теперь расплачивается за это.
– По крайней мере, миледи, – сказал он, умоляюще простирая к ней руки, – разрешите мне проводить вас до дома вашего дяди. Говорят, в Лондоне живет не менее полумиллиона душ. И готов поспорить, что большинство из них пойдут после смерти прямиком в самый низший круг ада.
– Я принимаю ваше любезное покровительство с радостью, мой добрый доктор.
Анна присела перед ним в глубоком реверансе, каким могла бы почтить короля, и Уиндем подумал, что ничего прекраснее в своей жизни не видел.
К тому времени, когда они причалили к берегу, стража уже прошла дозором.
– Девять часов вечера, и все спокойно, – выкрикнул один из стражников, высоко подняв руку с горящим факелом. Его голос преследовал их, пока он перечислял число смертей, приключившихся в этом приходе.
– Сегодня погребено четырнадцать человек. Один погиб от глистов, другой – от воспаления в кишках и двенадцать от чумы. Да пребудет с ними всеми милосердие Господне.
«И с нами», – подумала Анна.
Оказавшись за пределами света факела, они стали ощупью пробираться по узким грязным улочкам в Чипсайд мимо сочащихся нечистотами сточных канав, мимо Милк-лейн к собору Святого Павла при скудном свете корабельного фонаря, который доктор прихватил с собой.
– Я думала, слухи о чуме преувеличены, – сказала Анна, – но поглядите, доктор, на всех дверях кроваво-красные распятия.
Они повстречали констеблей с хлебом, оставлявших по караваю возле каждого помеченного дома. У одной двери мертвец с белым лицом, застывшим в предсмертном крике протеста против тьмы, в которую он погружался, сидел, прислонившись спиной к стене, в ожидании повозки, которая должна была доставить его к общей могиле, где хоронили умерших от чумы, которым предстояло остаться неизвестными и неоплаканными. Это было все, что живые, возможно, с чувством стеснения и скорби, могли сейчас сделать для него, прежде чем разделят его безвестную судьбу.
Анна в ужасе уставилась на тело и смотрела на него до тех пор, пока доктор не потащил ее за руку дальше.
– Смерть не есть зло, она естественное явление, – сказал доктор. – Даже моя дорогая миссис Уиндем сошла в могилу через час после того, как разрешилась от бремени.
– Соболезную вам.
– Зло таится в живых, леди Анна. В прошлом году я был в Амстердаме, где чума унесла более двадцати тысяч. Стыдно сказать, но врачи бежали из города, как и здесь.
– А как поступите вы? – спросила Анна.
– Доктор мало что может сделать против эпидемии чумы. Но я не стану убегать и не стану осуждать тех, кто ест редис, пьет крепкое пиво и держит ручных голубей.
В голосе его звучало презрение.
Они шли очень быстро, и Анна остановилась перевести дух.
– Значит, вы вовсе не шарлатан.
– Возможно, только отчасти, но я беру хорошую плату за свои труды. Можете в этом не сомневаться. У меня есть несколько средств, облегчающих страдания.
Некоторое время Анна яла молча, сжимая рукоять своего итальянского кинжала, чутко прислушиваясь к звуку шагов, хотя в этот час улицы были пусты, если не считать шнырявших в темноте крыс.
– Вы меня не одурачите, доктор Джосая Уиндем, – сказала наконец Анна. – Я навсегда запомню вас как доброго и отважного человека.
Анна направилась в переулок позади собора Святого Павла и остановилась возле элегантного лондонского дома своего дяди. У дверей дома сновали слуги непрерывной цепочкой, грузя коробки и ящики в большую повозку.
– Похоже, – сказал доктор с гримасой недоверия, – что священнослужители недалеко ушли от врачей в своей спешке покинуть зачумленное место.
Анна возмутилась:
– Мой дядя никогда не покидает Лондон на лето. – Она сморщила нос, вдыхая отвратительные запахи улицы. – По вполне очевидным причинам.
Он отвесил ей поклон:
– Пришлите мне весточку о вашем счастливом возвращении домой, миледи. Несколько дней я еще пробуду ниже Лондонского моста.
– Я с радостью пошлю вам весточку. Благодарю вас за все, дорогой друг, ответила Анна, пожимая его руку. Он же коснулся ее руки легким поцелуем.
– Вас щедро вознаградят за вашу доброту ко мне.
При свете фонаря он увидел ее улыбку:
– К тому же я запомню ваши жизненно важные уроки.
Анна перешла на другую сторону улицы, прошла немного, остановилась и в свете факелов в руках слуг махнула ему рукой. Затем поднялась по каменным ступеням крыльца и скрылась в доме.
В холле ее задержал старый слуга с красными, в склеротических прожилках глазами.
– Миледи Анна? Мы опасались за вашу жизнь!
– По правде говоря, я никогда не была такой живой, как сейчас, Уильям. А теперь попроси дядю принять меня.
Слуга отвесил поклон и исчез за двумя большими резными дверьми, почти тотчас же снова открывшимися, чтобы пропустить ее внутрь.
Дядя стоял возле незажженного камина. На столе рядом с ним были разложены книги и бумаги. На нем было черное шелковое облачение доктора теологии, отделанное золотыми кружевами. Анна поспешила к нему и склонила голову, ожидая его благословения.
– Мое дорогое дитя, – сказал епископ, коснувшись ее волос, – Господь откликнулся на наши молитвы и привел тебя к нам здоровой и невредимой.
«О, дядя, – подумала Анна, – знал бы ты, как помог мне Господь!» Но девушка не могла говорить. Комок подступил к горлу, глаза наполнились слезами. В голосе дяди Анна услышала интонации! покойного отца и, когда посмотрела в глаза епископа, вспомнила, с какой нежностью смотрел на нее отец, когда они виделись в последний раз.
Правда, в уголках глаз епископа не было, милых морщинок, порождаемых склонностью к смеху, между его бровями залегла глубокая складка.
Дяди налил ей стакан кларета и пригласил ее сесть.
– Еще день, и ты не застала бы меня, племянница.
– Мой отец… – начала Анна и осеклась.
– Он погребен три дня назад, дитя мое. Я сам позаботился об этом.
Епископ молитвенно сложил руки.
– Теперь его душа обрела мир у ног его Создателя, а тело покоится в Эссексе подле твоей матери в полной надежде и уверенности на второе пришествие Господа нашего.
