Франсис раскрыла рот, чтобы поправить его ошибку, но, поразмыслив, снова закрыла его, ничего не сказав. Это казалось наипростейшим способом положить конец разговору или, по крайней мере, отложить его на неопределенный срок.
На том разговор закончился, но после виконт, считавший миледи уже завоеванной, с пылом принялся прилагать все усилия, чтобы доставить ей хоть малейшее удовольствие. Увидев тоску в ее поведении, он ошибочно принял ее за скуку и начал судорожно искать какой-нибудь способ ее развлечь. Одним из его предложений было прогуляться по берегу, чтобы самим посмотреть, как идет работа на галеоне.
Она немедленно согласилась, радуясь любому предлогу увидеть Криспина, но, когда они подошли к «Санто Розарио», ни его, ни Мэтта Брайарли нигде не было. Пираты смотрели на приближение леди Франсис и ее спутника со всеми признаками недолжной заинтересованности, и к тому времени, как парочка остановилась подле возвышающегося остова галеона, о работе все забыли.
Элегантный костюм из парчового шелка ее светлости уже заметно поистрепался, но она по-прежнему представляла собой очаровательное зрелище. Заметив озорные подмигивания и усмешки, Франсис принялась искать глазами капитана Барбикана. Не увидев его, она обернулась к виконту.
— Хэл, — прошептала она. — Прошу вас, пойдемте обратно. Боюсь, нам не следовало приходить. Криспину это не понравится.
— Черт с его неудовольствием! — фыркнул он надменно. — Франсис, вы позволяете ему слишком много свободы. Какое право он имеет говорить нам, куда нам ходить?
Прежде чем она успела ответить, бородатый головорез, стоявший рядом, отбросил инструмент и сделал шаг вперед, окинув ее таким взглядом, который уже сам по себе являлся оскорблением. Она попятилась, и он ухмыльнулся.
— Что тревожит тебя, девочка? — спросил он. — Мы почти не видели тебя за все эти недели. Это плохо.
— Что за наглость! — Хэл хвастливо встал на пути у пирата. — Как вы смеете обращаться к ее светлости?
Пират даже не взглянул на него — жестом своей мускулистой руки он оттолкнул виконта в сторону, да так грубо, что, попятившись, тот споткнулся и растянулся на земле под аккомпанемент непристойного хохота остальных пиратов. Франсис побледнела, но не сдвинулась с места.
— Я ищу капитана Барбикана, — сказала она. — Предупреждаю вас, что вам лучше немедленно сказать мне, где его можно найти.
— К черту Барбикана! — расплылся негодяй в злобной усмешке. — Это проклятый ревнивый пес, раз он так долго держал тебя для себя. Не надо его бояться, милашка. В Братстве все равны.
— Разве? — неожиданно раздался низкий голос, и капитан Барбикан собственной персоной протиснулся сквозь толпу. Как и остальные, он был босой и голый до пояса, а на его загорелых широких плечах виднелись шрамы от бича.
— Разве? — повторил он и нанес обидчику такой удар, что тот упал. Криспин поднял с земли веревку. — Ты, жалкий пес! Я тебе покажу, кто здесь капитан.
Используя веревку как кнут, он безжалостно принялся хлестать упавшего по голове и плечам, не давая ему встать. Пират съежился на песке, закрыв лицо руками. Наконец, Криспин отшвырнул веревку и в напряженной тишине вызывающе обвел взглядом остальную команду. Это был опасный момент: он знал, что, наберись смелости ответить на его вызов хотя бы один, остальные последуют за ним, словно стая волков, и тогда не миновать мятежа.
Но «удача Барбикана» не подвела. Люди «Санто Розарио» были отважны, но у них не было лидера, и, хотя они и бросали косые взгляды друг на друга и тихо роптали, никто не отважился на открытое неповиновение.
— Возвращайтесь к работе, — бросил Криспин и, презрительно повернувшись к ним спиной, подошел к Франсис и Хэлу.
Виконт все еще отряхивал песок с одежды, но, несмотря на это, его взгляд надменно окинул полуодетую фигуру пирата.
— Боже, капитан Барбикан! — воскликнул он. — Ваши люди крайне неуважительны! Неужели вы ничего не можете сделать — вы ведь их командир!
— Они пираты, милорд, — коротко отозвался Криспин. — И как таковые не подчиняются командам, кроме как в бою. Этот факт вы должны хорошо запомнить.
— Кажется, однако, что вы установили свое положение грубой силой. Насилие, несомненно, единственный язык, который понимают злодеи, плавающие под черным флагом.
— Это язык, милорд, которому я выучился в суровой школе, — мрачно сказал он и, отвернувшись от него, встретился взглядом с Франсис.
Она смотрела на него с выражением, которое он никак не мог понять, но которое счел отражавшим все то презрение и отвращение, о которых так красноречиво говорил голос маркиза.
— Да, милорд, — снова повторил он. — На испанских галерах, где удачливые умирают, а выжившие опускаются ниже зверей. Я убежал с галер, но до самой смерти буду носить их клеймо на теле и в душе. А теперь проводите ее светлость в лагерь, пока ее деликатность снова не подвергнется оскорблениям. Черное братство — не подходящая компания для нее.
Но Франсис не стала ждать сопровождения. Она повернулась и быстро зашагала к своему лагерю, спотыкаясь в вязком песке. Криспин приблизился к виконту:
— Глупец, как вы посмели привести ее сюда? Почему, как вы думаете, я держал ее все равно что пленницу все эти недели? Мне трудно поддерживать свое господство над этим сбродом и без того, чтобы вы напоминали им о том, какая награда их ожидает вон в той хижине, если им только вздумается ее взять! Да, взять ее, милорд. Нас всего лишь трое — разве сможем мы устоять против полусотни? А теперь идите, и, если с ней что-нибудь случится в результате этого сумасбродства, клянусь Богом, вы заплатите за это!
Мгновение Хэл свирепо смотрел пирату в лицо, но что-то в его чертах устрашило его, и гневное возражение так и не сорвалось с его губ. Он повернулся и побрел за ее светлостью, нагнав на полпути к лагерю. Оба молчали. Вся старая ненависть виконта к капитану вспыхнула вновь, и не успели они подойти к хижине, как кипевшая в нем злость наконец-то нашла выход в словах.
— Итак! — презрительно воскликнул он. — Вот мы и увидели отважного и галантного капитана в его истинном свете. Под его аристократичными повадками таится раб, точно так же, как его шрамы скрыты шелками.
— Хэл! — воскликнула она. — Я не позволю вам так говорить! Почему вы презираете его только потому, что он был рабом? Скорее вам бы следовало испытывать сострадание и восхищение человеком, который смог столько вынести. — Ее голос дрогнул, и она провела рукой по глазам. — Боже милостивый, как он, должно быть, страдал!
— Это естественно, я полагаю, — признал он, — что такое нежное создание, как вы, испытываете сострадание к мукам другого существа, но не забывайте, какова была его жизнь, с тех пор как он освободился от рабства. Он пират, погруженный во все то зло, что подразумевает это слово. Неужели вы полагаете, что ваш дедушка вверил бы вас ему, если бы знал, что он за человек?
