— Но это же вздор!
— Однако миссис Фитцгерберт действительно католичка, а вы находитесь с ней в особенно дружеских отношениях.
— Она никогда не беседует со мной о религии.
— Люди в это не поверят.
— Это ч-чепуха! — сердито воскликнула Шарлотта, схватила газету со стола, бросила ее на пол и, высокомерно задрав голову, вышла из комнаты.
***
С тех пор леди Клиффорд не возила Шарлотту на Тилни-стрит, а это означало разлуку не только с миссис Фитцгерберт, но и с принцем Уэльским.
— Почему я теперь не езжу с вами в гости к миссис Фитцгерберт и к Минни? — как всегда напрямик спросила Шарлотта.
Леди Клиффорд смутилась.
— Дорогая принцесса, вам лучше этого не делать.
— Но почему? Мне нравилось ездить к миссис Фитцгерберт. Я считаю ее своим добрым другом.
— В сложившихся обстоятельствах...
— В каких обстоятельствах?
— Вы не понимаете таких вещей.
— Больше всего меня злит, когда мне говорят, что я чего-то не понимаю. Если я не понимаю, то объясните.
— Миссис Фитцгерберт... м-м... не та дама, которой вам следует наносить визиты.
— Но почему? В мире нет никого добрее ее. Она похожа на королеву. Я часто думаю, что королева Елизавета, наверное, немного напоминала миссис Фитцгерберт, только была не такой доброй. Прошу вас, миледи, не пытайтесь переменить тему разговора. Почему это я не должна ездить в гости к миссис Фитцгерберт?
— Ваша мать...
— Моя мать всегда отзывалась о ней хорошо... да и потом мне и с мамой не разрешают видеться.
«О Господи! — подумала леди Клиффорд. — Еще чуть-чуть — и я скажу что-нибудь неподобающее. Право же, мне слишком трудно справляться с такой девочкой. Пожалуй, лучше сказать ей правду, а то как бы не было хуже...»
— Как вы знаете, миссис Фитцгерберт — католичка, а вы в один прекрасный день можете стать королевой Англии.
— Не могу, а непременно стану, миледи.
— Поэтому-то люди и не хотят, чтобы вы обратились в католичество.
Шарлотта топнула ногой.
— Разве епископ не преподает мне Закон Божий? Или, по-вашему, он пытается сделать меня католичкой?
Леди Клиффорд заткнула уши, не желая слушать столь еретические речи.
— Тогда скажите, откуда мне грозит опасность стать католичкой.
— Разумеется, никакой опасности нет, но поскольку людям известно, что миссис Фитцгерберт исповедует католичество, а вы видитесь с ней слишком часто, они боятся, как бы она не убедила вас перейти в католическую веру.
— Это вздор!.. Вздор!
— Люди часто ошибаются, однако принцам и принцессам приходится вести себя так, чтобы народ оставался доволен.
— Выходит, народ решил, что мне не следует ездить в гости к моей любимой миссис Фитцгерберт?
— Да, люди дали это понять со всей определенностью.
— А я думаю, это приказ Старой Бегумы.
— Ее Величество еще не высказывалось на этот счет, но наверняка придет к тому же решению, едва прочтет, что пишут газеты.
Шарлотте захотелось заплакать — громко и сердито. Однако она сдержалась. В их семье и так слишком много плакали, и эта привычка выглядела довольно нелепо. Настоящие слезы следует проливать, когда происходит настоящая трагедия. Случившееся, правда, было для Шарлотты настоящей трагедией, но она все равно не стала плакать.
— Клиффи, — сказала девочка, — милая Клиффи, можно мне еще раз увидеть миссис Фитцгерберт... ну, один разочек? Мы поедем туда в экипаже... я буду одета как любая другая девочка... один только раз... чтобы я могла с ней поговорить? Я вам обещаю, второго раза не будет.
— Это было бы очень опрометчиво, — пробормотала леди Клиффорд.
Однако Шарлотта умела уговаривать свою наставницу...
***
Только оставшись наедине с миссис Фитцгерберт, девочка позволила себе разрыдаться.
Она упала на благоуханную грудь Марии и призналась, как ей горько из-за того, что они больше не смогут встречаться.
— Ничего, мне будут рассказывать о том, как вы поживаете, — успокаивала ее Мария. — А потом, будем надеяться, эта глупая история забудется.
— Понимаете, — сказала Шарлотта, — все только-только начало меняться. Это благодаря вам. А теперь ничего не получится.
— Получится. Я поговорю с принцем. Я сделаю так, что он заинтересуется вашими делами.
— Правда? Но все равно это будет не то же самое. Мне так нравилось у вас. Этот маленький домик не похож на Карлтон-хаус, Виндзор, Кью и остальные дворцы. Да и в Монтэгю-хаусе все по-другому. Здесь я себя чувствовала дома... Именно так мне хотелось бы когда-нибудь жить. Пожалуй, я бы с удовольствием приходила сюда в грустную минуту. Мне предстоит научиться быть королевой, и для этого, вероятно, потребуется дворец. Но все равно я хотела бы вас иногда навещать.
— Что, может, так оно и будет когда-нибудь. Подобные истории постепенно забываются. Может, когда-нибудь вы опять будете приезжать ко мне и играть с Минни.
— Минни счастливая... Интересно, она это понимает?
— Думаю, да.
Шарлотта выпрямилась и произнесла почти как настоящая королева:
— Прощайте, миссис Фитцгерберт.
— Давайте лучше скажем друг другу «до свидания». Шарлотта подставила ей лицо для поцелуя.
— Вы по-прежнему мой друг? — спросила она.
— Я всегда буду вашим другом, — ответила миссис Фитцгерберт.
Принцесса Шарлотта не то чтобы заболела, но она теперь часто впадала в апатию; аппетит у нее ухудшился; подчас она ни с того ни с сего разъярялась, однако припадок гнева быстро проходил. Леди Клиффорд решила доложить королеве, что здоровье принцессы Шарлотты оставляет желать лучшего и, вероятно, ей следует сменить обстановку.
Королева посоветовалась с королем, он заволновался.
— Ребенку нужно увидеться с матерью. Малышку угнетает разлука. Разве это не естественно? А?
— Не понимаю, что хорошего будет от этих встреч. Да и мы не можем их допустить, пока дознание не закончено. Георг потребовал повторного допроса свидетелей. Нет никаких сомнений в том, что она ведет в Монтэгю-хаусе распутную жизнь. Принцессе там не место.
— Доказать ничего не удалось. Я думаю, эти люди... Дугласы или как их там... просто мошенники.
— С такими людьми Каролина обычно и водит дружбу. Нет, девочке нельзя встречаться с матерью... во всяком случае пока. Это все равно что Каролина появлялась бы при дворе. Такого мы допустить не можем. Георг будет всей душой против.
— Зато я не уверен, — неожиданно твердо заявил король, — что я буду против. Эта женщина хочет девочке только добра. Ничего в ней нет страшного. Она недурна собой. Не понимаю, почему Георг не может с ней жить? Разве люди не этого от нас ждут? А? Что?
