Митя нагнулся еще ближе.
— Я попробую помочь тебе, но сначала…
И он прильнул к ее губам, вдыхая пряный аромат ее кожи, Софья же обхватила Митю руками и смело отвечала на ласки.
— Дорогой… Я так ждала этого… Давно…
— Я тоже ждал… Дорогая…
Наконец оба очнулись от опьянившего их чувства и медленно поднялись.
— Ты сможешь ехать?
— Теперь да. Сейчас у меня ничего не болит.
Шиманова, прихрамывая, не так резво, как прежде, но все-таки вскочила на лошадь.
— Поедем, я покажу тебе дачу. Мы ее уже оплатили вперед и скоро туда переберемся.
Они следовали вдоль решетчатых оград, разглядывая двухэтажные строения.
— Смотри, Митя, этот дом снимает семейство Пушкина. Я слышала, Натали на дачу потратила уйму денег в этом году. Теперь вся семья живет в долг.
— Все строения на острове очень дороги. Ваша дача Павлу тоже влетела в копеечку?
Софья рассмеялась.
— Пустое, подумаешь! У нас достаточно средств, чтобы жить здесь все лето.
— Так когда вы перебираетесь?
— Теперь уже совсем скоро, только соберем вещи. Думаю, в начале мая. Ты будешь к нам приезжать?
— В свете последних событий — всенепременно! — оба весело рассмеялись.
Наконец они очутились у резных, оформленных в старорусском стиле ворот, и спешились.
— Проходи, Митя, чувствуй себя свободно. Пойду, предупрежу сторожа, чтобы нас не беспокоил. Там, в глубине, двухэтажный деревянный особняк с колоннадой. Располагайся и жди меня.
Митя поймал ее прямой, полный страсти взгляд.
«Как она спешит, как горяча!»
Однако заходить в дом не стал, свернув на песчаную дорожку.
Мысли витали далеко: он думал о Лизе, о вчерашнем разговоре с другом, об Анне, которая собралась замуж. Невероятно. Откуда Аннушка узнала, что Митя свободен? Кто мог пересказать ей события, которые произошли в Градбурге? Значит ли это, что и Лиза в курсе его личных дел? Не подозревает ли она его в чем-либо?
— Митя! — послышалось со стороны дома. — Иди же сюда! Я покажу тебе комнаты!
Он медленно поднялся по ступеням и остановился на пороге.
«Нет, Лиза его не подозревает. Лиза его любит.
Разве он виноват? Разве он хотел, чтобы его супругу считали умершей? Только Катя виновна в том, что случилось. И вот теперь он должен строить свою жизнь заново. А ведь мог бы сделать военную карьеру.»
— Митя! — послышалось из глубины комнат. — Иди же сюда!
Панин неторопливо скинул перчатки, подошел к зеркалу, поправил прическу.
«Софья положительно намерена оправдать свое гостеприимство. Что же, я пользуюсь успехом у дам. Почему бы не поддаться обаянию Софьи и не сделать ее счастливой? Павел ни о чем не догадывается: он сам просил, чтобы я сопровождал его жену на прогулке. А Софья так хороша и чувственна! Она просто горит желанием оказаться в моих объятиях. Не стоит огорчать влюбленную женщину».
Митя намеренно оттягивал момент удовольствия, которое ему предстояло. Он понимал, что эти отношения на время разлучат его с Лизой. И потому не торопился.
Наконец, он принял решение. Вытянулся в струнку, по-военному оправился и шагнул на зов, предусмотрительно закрыв за собой двери.
«Если бы год назад я знала, в какой дыре окажусь, разве поверила бы в это? Рассмеялась бы, а человека, предсказавшего мне судьбу, прокляла…»
Ефросинья ухмыльнулась. Валериан не обращал на нее никакого внимания; он с полчаса внимательно читал газету, свободно расположившись на диване. Правая нога Валериана ритмично подрагивала, видимо он что-то неслышно напевал.
«Валериан слишком вжился в роль примерного супруга, — продолжала размышлять Ефросинья, — наверное, я напрасно тяну время. Нужно действовать».
Она достала из ящика дневник, села к столу и принялась быстро писать, изредка поглядывая на мнимого мужа.
«…Апрель …надцатое число, тридцать шестой год.
Мне становится хуже, пятна на лице превращаются в язвы. Болезнь прогрессирует, так говорит Валерьян. С трудом и за немалые деньги купленное хаульмугровое масло не помогает. Скоро мой и без того маленький нос совсем провалится. Но я выдержу все. Главное — быть рядом с любимым. Видит бог, этот мелкий, ничтожный человек не заслуживает моей любви. Жаль, что поздно поняла это…»
Пока Ефросинья писала, тихо подошел Валериан. Он со вздохом опустился перед женщиной на пол:
— Разреши, посмотрю твои ноги…
Ефросинья отложила дневник. Она давно привыкла к ежедневным осмотрам, поэтому, не вставая, с готовностью развернулась на стуле и задрала юбку до колен.
Некрасивые язвы все еще покрывали переднюю поверхность ног Ефросиньи, и это продолжало огорчать Валериана.
— Почему лекарство не действует? — доктор проявлял недовольство.
— Не стоит переживать, — сочувственно проговорила Ефросинья. — Ты не можешь остановить болезнь, да и не нужно это.
Но Валериан и не думал с ней соглашаться:
— Я уверен, что болезнь отступит.
— Мне это безразлично, — женщина равнодушно махнула рукой. — Скоро я получу то, к чему стремилась, и успокоюсь.
Однако доктор, невзирая на протест Ефросиньи, продолжил осмотр. Он отправил ее за ширму и заставил раздеться. Тонкая матерчатая рубашка почти не скрывала наготы, и через ткань просвечивалось то, что должно быть скрыто. Но Ефросинья нисколько не смутилась. Доктор не в первый раз проводил процедуру и давно знал все, что касалось ее тела.
Валериан внимательно осмотрел каждый участок кожи, нежно размотав пропитавшиеся желтоватой слизью бинты. От его внимательного взора не ускользнуло, где образовались новые пятна, а где углубились старые.
— Ну-с, теперь перевязка. Еще немного потерпи.
Процедура отняла не больше времени, чем обычно:
Валериан умело и осторожно, стремясь не причинить страданий, перевязал Ефросинье ноги, кисти рук, наложил бинты на открытые участки, аккуратно обработал мелкие язвочки на лице.
— Я похожа на мумию, но мне значительно легче, — печально пошутила женщина. — Не представляю, как бы без тебя обходилась.
Тот улыбнулся в ответ.
— Отрадно знать, что я тебе все-таки нужен.
Ефросинья снова облачилась в платье, Валериан помог застегнуть пуговицы на спине. Теперь это ношенное одеяние казалось Ефросинье инородным, мертвым куском савана, словно прежде кожу скинули, а теперь вновь натянули на кости.
Но Ефросинья быстро прогнала дурные мысли прочь.
— Едем! — Воскликнула она, показывая прежний властный характер.
— Что на сей раз?
Ефросинья направилась к выходу, быстро набрасывая на плечи темный суконный плащ.
