— И что дальше было?
— Родители выдали ее за какого-то из своих. Когда они поженились, у него уже было две жены, веришь? Клянусь, Ноа, я до сих пор переживаю все это… Черт, как она меня любила! И я ее тоже, а она взяла и выкинула такую штуку — вышла за старого, как Мафусаил, который и с прежними-то женами не справлялся… С тех пор меня воротит от порядочных женщин.
— Сколько тебе сейчас лет, Тру?
— Сорок.
— И после того ты не встретил ни одной, которую полюбил?
— Нет. И не хочу,
— А насчет детей? Хотел когда-нибудь детей?
— Такой, как я, не должен думать о детях. Всегда в пути, всегда в разных местах… Груз, быки — вот и все… Что бы я делал с семьей? Она бы только тянула меня, как кандалы на ногах…
Если Ноа и уловил в словах Тру ноту сожаления, он удержался от того, чтобы сказать ему об этом.
Еще не было десяти утра, когда они въехали в долину Спирфиш. Настоящий амфитеатр из нефритовых скал с фиолетовой, как аметист, сердцевиной открылся перед ними. Немудрено, что индейцы сопротивлялись тому, чтобы белые стали владельцами этого места. Оно было не только прекрасно, но и плодородно — с многочисленными ручьями холодной чистой воды, которые питались таявшим на вершинах снегом и подземными ключами. Эти пенные бурные потоки несли в долину достаток, здоровье и покой. Но его здесь не было — покоя…
Когда отец Ноа, Кирк Кемпбелл, бросил лишь первый взгляд на долину Спирфиш, он сразу сообразил, что этот кусок земли может стать зародышем и колыбелью земледелия Западной Дакоты… Потому что не для него было быстрое, но зато чреватое всякими неприятными неожиданностями обогащение на золотоносных полях. Ему по душе более медленный, однако верный способ процветания — хорошее фермерское хозяйство.
Сразу же по прибытии, в начале мая, Кирк отправился на ферму самого первого здесь белого поселенца, Джеймса Батчера, которого индейцы уже вынудили оставить свой дом и построить другой, в трех милях восточное, прямо у подножия холма, откуда стекает ручей Фоле Боттом.
Позднее, тоже в мае, сюда прибыла большая группа поселенцев из Монтаны. Закаленные горцы, они уже привыкли к жизненным тяготам, к стычкам с индейцами и были готовы отражать атаки отрядов, во много раз превышающих собственную их численность.
С этой группой Кирк и остался в долине. Начали они с того, что постарались по возможности обеспечить безопасность своих ранчо и утвердить права на воду. Они возвели общий частокол, построили сараи, где хранили провизию и оружие и куда каждый день заводили на ночь домашний скот. Все лето индейцы время от времени совершали налеты на них, но поселенцы, прекрасно понимая, что пахотных земель и пастбищ здесь будет в будущем не хватать, никуда не тронулись с места, выставили охрану и начали засевать близлежащие поля.
Сейчас, в конце сентября, они уже, насколько хватало взгляда, колосились золотистой пшеницей, зеленели листьями кукурузы. Виднелась и скотина на пастбищах — привезенные из Монтаны коровы, а также некоторое количество лошадей, которых здешние фермеры брали из города на откорм. Гуртовщики на конях объезжали стада, одним глазом поглядывая на животных, а другим на гребни холмов, откуда в любой момент могли показаться индейцы.
На отдельных участках работали косцы, сверкали косы; другие работники копнили срезанные стебли, оставляя на земле рыжевато-коричневые бугры, и все поле становилось похожим на сшитое каким-то безумцем разноцветное стеганое одеяло.
Сами фермы были разбросаны по всей долине — жалкие лачуги, над крышами которых вились легкие дымки очагов, почти незаметные на фоне огромного и глубокого голубого неба. От этих домишек, торчащих словно кочки на равнинной поверхности, вились, будто нити паутины, тележные следы к сараям и к частоколу, издали напоминавшему выстроенные в ряд зубочистки.
Ноа держал путь через овсяное поле, по протоптанной скотиной дороге, рядом с косцами, и мужчины поднимали руки в знак приветствия, а женщины в платках на голове разгибались, заслоняли ладонями глаза от солнца и смотрели вслед повозке.
— Привет, Зах! — кричал Ноа. — Здравствуйте, миссис Коттрел!
Тру тоже махал здоровой рукой.
— Если не ошибаюсь, миссис Коттрел беременна, — заметил Ноа.
— По-моему, тоже, — согласился Тру. Они въехали на южный участок поля Кемпбеллов, где вся семья была за работой — Кирк и Арден, младший брат Ноа, косили траву, жена Кирка, Керри, шла за ними с граблями. Они работали спиной к приближавшейся повозке и увидели гостей, когда те подъехали уже совсем близко.
— Не нужен еще один работник? — крикнул Ноа.
— Ноа!.. Тру!.. Добрый день!
Все трое направились к приехавшим, побросав косы и грабли, снимая рукавицы.
— Как неожиданно! Мы совсем не ждали.
Мать Ноа подошла к ним первая, стирая пот снятым с головы платком.
— Господи! — воскликнула она. — Что у тебя с лицом?
Ноа коснулся опухшего глаза.
— Повздорил с женщиной.
Арден дружелюбно хлопнул брата по плечу своей кожаной рукавицей.
— Кто же она? Какая-нибудь старая злая карга? Признавайся!
Отец поздоровался с сыном за руку, оглядел его повреждения и заметил:
— Хотел бы посмотреть на женщину, наставившую тебе такие синяки. — Потом он взглянул на руку Тру. — И тебя тоже она приложила?
Тру рассмеялся, почесал бровь огромным ногтем.
— Ну, не совсем…
Кирк Кемпбелл был ростом с башню, с руками, огромными, как медвежьи лапы, и с такой же силой в них. У него была рыжая борода, кустистые рыжие брови и яркие веснушки на лице. А глаза посреди всего этого великолепия сверкали голубым огнем, словно колокольчики в его родной Шотландии.
Его жена Керри, не в пример мужу, была темноволоса и сероглаза, и кожа у нее успела сильно загореть под летним солнцем. Полная и невысокая, с приятными чертами лица — она едва доставала мужу и сыновьям до плеча.
— Значит, женщина, да? — повторила мать Ноа.
— Ну, это долгая история, Ма, — сказал сын. — Я привез к вам Тру на недельку или побольше. На поправку. Надо его подлечить и подкормить. Сумеете?
— Ты еще спрашиваешь!
— Тогда садись в повозку.
Ноа отправил мать и Тру в дом, а сам взялся вместо нее за грабли. Он испытывал удовольствие и удовлетворение от этой работы рядом с отцом и братом, когда двигался вслед за мерными взмахами кос — вмм, втт, — вдыхал свежий запах только что срезанной травы, собирая ее легкими движениями в небольшие копны, ощущая в руках теплую рукоятку граблей.
День-два ему обычно доставляла радость подобная работа, но потом делалось скучно, и он вновь мечтал окунуться в бурную, тревожную жизнь города.
— Уж не решил ли ты осесть на землю после городской жизни? — спросил отец.
