Лаура Паркер - Буря страсти

Квинлан уже собрался извиниться, но в последний момент в его голове возникло подозрение:

— Это ребенок Лонгстрита?

— Нет! — с негодованием воскликнула Кетлин.

— Хвала Господу, — пробормотал Квинлан. Мир не нуждается в еще одном существе с характером и взглядами Лонгстрита.

Он тайком следил за тем, как она медленно и грациозно идет к столу. Когда она села, он заметил, что у нее между бровями пролегла складочка, и спросил себя, а не причинил ли он ей боль. Никогда прежде ему не доводилось обнимать беременную. Интересно, почему этот факт не уменьшил его возбуждения?

Досада, обида и замешательство, владевшие Квинланом, смешивались с неудержимым желанием посмеяться над собственной самоуверенностью.

Итак, время церемоний закончилось. Пора переходить к делу.

— Скажите, мадам, чью пьесу вы переписываете, и я оставлю вас в покое.

Кетлин чуть ли не тошнило от волнения. Она посмотрела в бесстрастное лицо Делейси. Кто она, распутница, отмеченная дьяволом? Или неопытная девушка, пережившая крушение радужных надежд?

Но лорд Делейси — не защитник несчастных и обездоленных. Если он узнает, чем она тут занимается, то ни на секунду не задумается о ее будущем и о будущем ребенка. Он упрячет ее в Ньюгейт и выбросит ключ от камеры. Они с ребенком будут томиться там, пока не умрут. Как она могла любить такого злобного человека? О, она ненавидит его, ненавидит всей душой! Потрясенная собственным поведением, Кетлин лихорадочно искала выход из создавшегося положения. И нашла его в смирении, которого на самом деле не испытывала.

Опустив голову, дабы легче было произносить фальшивые слова, она пробормотала:

— Вы вправе сердиться на меня, милорд. Я повела себя неблагородно и спровоцировала вас. Однако я не могу открыть, чье это произведение.

— Не можете или не хотите?

Несмотря на внутреннюю дрожь, Кетлин возмутилась, когда услышала его надменный тон. Хорошо, что она хоть не смотрела на него.

— Негоже так обращаться с бедным, измученным созданием, выполняющим порученное дело. Это моя работа, хотя никто не скажет мне за нее спасибо.

Квинлан заметил, что ее акцент усиливается, когда она нервничает. Сейчас она заговорила нараспев, что характерно для ирландцев.

— Чушь! — вскричал он, и она вздрогнула. — Даже если вы просто переписываете текст для Лонгстрита, вы не можете не знать имени автора. — Он двинулся к ней с таким видом, будто разделявший их стол не был для него препятствием. — Если хотите, чтобы вас оставили в покое, ответьте на мой вопрос.

— Я не люблю, когда меня запугивают, — заявила Кетлин, упрямо вскинув подбородок. — Я ожидала от вас другого.

Квинлан опешил:

— А почему вы вообще чего-то ожидали от меня?

— Потому что вам тоже не нравится, когда вас запугивают. — Кетлин странно засопела, и Квинлан решил, что она вот-вот заплачет.

— Откуда вы знаете? — поинтересовался он.

— Вы написали об этом пьесу, разве не так?

— Вы знаете мои работы? — Квинлан не мог скрыть своего изумления. Она кивнула:

— В «Спаниеле миледи» слуга герцогини застращал юного пажа. Вы написали эту сцену ради комедийного эффекта, но у меня комок подступает к горлу каждый раз, когда я читаю, как слуга лупит тростью несчастного мальчика за то, что он хочет предупредить хозяйку о заговоре против нее. Он наносит ему три сильных удара и сбивает с ног. Однако паж все же находит способ предупредить хозяйку. — Кетлин улыбнулась своим мыслям. — Я всегда смеюсь в последней сцене, когда герцогиня лупит слугу той же самой тростью, прежде чем вышвырнуть его вон. — Она устремила на него полный противоречивых эмоций взгляд. — Бывали случаи, когда мне хотелось сделать то же самое.

Квинлан не сомневался, что сейчас именно такой случай. Ее глаза были затуманены слезами, и он чувствовал себя самым настоящим негодяем.

— Примите мои извинения, мадам.

Такого Кетлин не ожидала. Чтобы дворянин извинялся перед ней, простолюдинкой? Искренен ли он или это просто новая тактика?

— Принимаю, — тихо проговорила она. Квинлан размышлял над тем, как найти к ней подход. Он не собирался покидать контору, прежде чем не выяснит интересующий его вопрос. И в то же время ему хотелось поскорее убраться подальше от этой странной женщины. Каждым своим взглядом она напоминала ему о его гнусном поведении… и о продолжавшем гореть в нем желании.

— Тот, чью работу вы переписываете, не так уж и плох…

— Что? — удивилась Кетлин.

— Я говорю, что автор умеет обращаться со словами.

Кетлин против воли улыбнулась, не в силах молча принять похвалу из его уст. Ее труд удостоился похвалы знаменитого драматурга!

— Вы действительно так считаете, милорд?

Квинлан потер подбородок.

— Возможно, если бы мне разрешили почитать еще… — Лукавый взгляд Кетлин вынудил его отказаться от затеи. Ведь это не единственный способ узнать имя таинственного автора, особенно теперь, когда известно, что он действительно существует. — Размер стиха сносный, слог выразительный. Я бы с удовольствием распил бутылочку портвейна с этим малым, выслушал бы его мнение. Полагаю, у него есть что сказать.

— Почему вы так решили? — дерзнула спросить Кетлин.

— Потому что ясно: он хорошо овладел ремеслом. Хотя его талант не так велик, как некоторые.

— О, конечно же, — поспешно согласилась Кетлин, чтобы скрыть свои эмоции. — Шеридан значительно лучше, да и Голдсмит, и Вольтер, и Расин, да и вы, естественно!

Квинлан принял похвалу с легким поклоном.

— Вы хорошо начитаны для простого писца. Кто ваш любимый писатель?

— Вы, милорд, — не колеблясь ответила Кетлин. Квинлан аж покраснел от досады. Ему льстят, нагло, грубо. Хотя, как ни странно, в следующее мгновение он понял, что она сказала это не ради того, чтобы умиротворить его. Она была искренна в своей похвале, несмотря на происшедшее.

— Благодарю.

— Пожалуйста.

Квинлан продолжал пристально смотреть на Кетлин. Та сидела затаив дыхание. Он собрался что-то сказать, и в ней вспыхнуло ответное желание заговорить с ним. Он хочет знать больше, а ей до безумия хочется поведать ему о многом!

Но он так и не заговорил, и она знала почему. О чем знаменитому драматургу и пэру королевства беседовать с простым писарем, да к тому же женщиной? Она сожалела, что не может похвастаться такой же совершенной красотой и такой же древней родословной, как он. Тогда бы у нее было право рассказать ему, что ее до глубины души тронули его произведения, что в них ей открылись его сокровенные мысли.

Но Квинлан не поддался любопытству. Он чувствовал, что нужно бежать от этой женщины и от необъяснимого возбуждения, которое он испытывает в ее присутствии.