Честность заставила Пенелопу сказать:
– Она все еще довольно привлекательна.
– Хм. Если вам нравятся развязные женщины. – Глаза леди Данбери сузились. – Эта особа просто обожает быть на виду.
Пенелопа взглянула в сторону помоста, где стояла Крессида, терпеливо дожидаясь, пока наступит тишина.
– Интересно, что она собирается сказать?
– Ничего такого, что могло бы заинтересовать меня, – отрезала леди Данбери. – Я… О! – Она осеклась, изогнув губы в престранной усмешке – лукавой и вместе с тем сердитой.
– В чем дело? – спросила Пенелопа. Изогнув шею, она попыталась проследить за взглядом леди Данбери, но джентльмен с довольно плотной фигурой закрыл ей обзор.
– Сюда направляется ваш мистер Бриджертон, – сообщила леди Данбери. – С очень решительным видом.
Пенелопа стремительно обернулась назад.
– Ради Бога, дорогая, не оборачивайтесь! – воскликнула леди Данбери, ткнув ее локтем. – Он сразу поймет, что вы к нему неравнодушны.
– Вряд ли он в этом сомневается, – промямлила Пенелопа.
Колин остановился перед ними, стройный и красивый, словно божество, решившее осчастливить своим присутствием землю.
– Леди Данбери, – учтиво произнес он, отвесив изысканный поклон. – Мисс Федерингтон.
– Мистер Бриджертон, – отозвалась леди Данбери, – приятно вас видеть.
Колин перевел взгляд на Пенелопу.
– Мистер Бриджертон, – вымолвила она, не зная, что еще сказать. Что вообще можно сказать мужчине, с которым ты недавно целовалась? У нее нет опыта в этой области. Не говоря уж о том, как они расстались.
– Я надеялся… – начал Колин, затем помедлил, бросив взгляд на помост. – На что это вы все смотрите?
– Крессида Тумбли собирается сделать какое-то заявление, – сообщила леди Данбери.
На лице Колина отразилось раздражение.
– Сомневаюсь, что она способна сказать хоть что-нибудь, что я хотел бы услышать, – пробормотал он.
Пенелопа не могла не улыбнуться. Крессида Тумбли считалась заметной фигурой в обществе, по крайней мере, в те годы, когда она была юной и незамужней, но Бриджертоны никогда не жаловали ее, и этот факт неизменно поднимал Пенелопе настроение.
В этот момент раздался звук трубы. Все притихли и повернулись к графу Маклсфилду, который появился на помосте рядом с Крессидой и казался несколько смущенным от всеобщего внимания.
Пенелопа улыбнулась. Поговаривали, будто граф был ужасным волокитой, но теперь заделался ученым, обожавшим свой дом и семью. Впрочем, он все еще оставался достаточно привлекательным, чтобы нравиться женщинам, почти как Колин.
Но только почти. Возможно, ее мнение предвзято, но трудно представить себе мужчину, который обладал бы таким же неотразимым магнетизмом, как Колин, особенно когда он улыбался.
– Добрый вечер, – громко произнес граф.
– И вам добрый вечер! – откликнулся нетрезвый голос из толпы.
Граф добродушно кивнул и улыбнулся.
– Моя уважаемая гостья, – он сделал жест в сторону Крессиды, – хотела бы сделать объявление. Так что, если позволите, я предоставлю слово леди Тумбли.
Крессида шагнула вперед и, удостоив толпу поистине королевским кивком, подождала, пока смолк ропот, пронесшийся по залу.
– Леди и джентльмены, – произнесла она в полной тишине, – благодарю вас за то, что прервали празднество, чтобы уделить мне внимание.
– Хватить тянуть! – крикнул кто-то, возможно, тот же подгулявший гость, который приветствовал графа.
Крессида пропустила эту реплику мимо ушей.
– Я пришла к заключению, что не моху больше продолжать обман, который руководил моей жизнью последние одиннадцать лет.
Зал взорвался гулом голосов и снова затих. Каждый догадывался, что она собирается сказать, и вместе с тем не мог поверить, что это правда.
– Поэтому, – продолжила Крессида, повысив голос, – я решила открыть свой секрет… Я леди Уистлдаун.
Глава 11
Колин не мог припомнить случая, чтобы он входил в бальный зал с такой опаской.
Последние несколько дней были не самыми лучшими в его жизни. Он пребывал в плохом настроении, которое усугублялось тем фактом, что он был известен своим добродушием, а значит, каждый считал своим долгом отметить его мрачность.
Нет ничего хуже, чем, будучи в скверном настроении, постоянно слышать вопросы вроде: «Что это ты такой мрачный?»
Домашние отстали от него только после того, как он чуть ли не зарычал на Гиацинту, когда та попросила его сопроводить ее в театр на следующей неделе.
Колин даже не подозревал, что способен на такое.
Теперь придется извиниться перед Гиацинтой, что само по себе испытание, поскольку Гиацинта просто не способна вежливо принять извинения – по крайней мере, от своих братьев.
Впрочем, это наименьшая из его проблем. Колин застонал. Его сестра не единственная, перед кем он должен извиниться.
Вот почему сердце его билось так часто и неровно, когда он вошел в бальный зал Маклсфилдов. Пенелопа должна быть здесь. Она всегда посещала подобные приемы, хотя теперь ей часто приходилось выступать в роли компаньонки собственной сестры.
Было что-то унизительное в том, чтобы нервничать перед встречей с Пенелопой. Это же… Пенелопа. Казалось, она всегда была где-то рядом, вежливо улыбаясь на краю бального зала. Он привык воспринимать ее как должное. Некоторые вещи не меняются, и Пенелопа – одна из них.
Не считая того, что она изменилась.
Колин не знал, когда это случилось и заметил ли кто-нибудь, кроме него, эту метаморфозу, но Пенелопа Федерингтон больше не была той женщиной, которую он знал.
А может, это он изменился.
Что еще хуже, поскольку в этом случае Пенелопа всегда была интересной, очаровательной и желанной, а он был слишком незрелым, чтобы это заметить.
Нет уж, лучше считать, что это Пенелопа изменилась. Колин никогда не был поклонником самобичевания.
В любом случае ему необходимо извиниться и нужно сделать это не откладывая. Он должен извиниться за поцелуй, поскольку она леди, а он все-таки джентльмен. И за его безобразное поведение потом – хотя бы потому, что так принято.
…Стоя рядом с Пенелопой и размышляя о своем отношении к ней, Колин вдруг перестал видеть и слышать все вокруг. Он словно грезил наяву и очнулся только тогда, когда услышал громкие, произнесенные Крессидой слова: «…леди Уистлдаун», и затем дружный изумленный вздох собравшихся.
Он увидел, как все принялись возбужденно перешептываться, словно застигли кого-то в весьма неприличном и компрометирующем положении.
– В чем дело? – спросил Колин, повернувшись к Пенелопе, побледневшей как полотно. – Что она сказала?
Но Пенелопа потрясенно молчала.
Колин взглянул на леди Данбери, однако не дождался ответа. Старая леди сидела, прижав ладонь к губам с таким видом, словно сейчас упадет в обморок.
Что само по себе было тревожным сигналом. Колин готов был поспорить на крупную сумму, что леди Данбери ни разу не падала в обморок за все свои семьдесят два года.
– В чем дело? – требовательно спросил он, надеясь, что хоть одна из дам выйдет из столбняка.
– Не может быть, – прошептала наконец графиня непослушными губами. – Я не могу в это поверить.
– Во что?
Леди Данбери ткнула дрожащим пальцем в Крессиду.
– Эта особа не может быть леди Уистлдаун.
Колин повернулся к Крессиде, затем взглянул на леди Данбери, затем снова на Крессиду, после чего повернулся к Пенелопе.
– Она леди Уистлдаун? – изумленно произнес он.
– Так она, во всяком случае, утверждает, – отозвалась леди Данбери с явным сомнением на лице.
Колин склонялся к тому, чтобы согласиться с графиней. Крессида Тумбли была последним человеком, кого он мог представить в роли леди Уистлдаун. Он не собирался отрицать, что она довольно умна и изобретательна, но ей не хватало интеллекта, а все ее остроумие сводилось к каверзным шуткам над теми, кто не мог постоять за себя. Леди Уистлдаун обладала разящим чувством юмора, но, за исключением язвительных замечаний по поводу манеры одеваться той или иной особы, она никогда не выбирала предметом своих нападок наименее удачливых членов общества.
