Вождь гордился своей способностью вызывать дождь. Он утверждал, что стоит ему поднять руки к небу и произнести заклинание, как небо затянут тучи и на землю прольется живительная влага.
Однако вот уже несколько месяцев, к его огромной досаде, он не мог вызвать дождь. Сколько бы заклинаний ни произносил он, стоя под безоблачным небом, ни одна капля влаги не желала падать на пересохшую землю. В летнем небе так и не появилось ни одного облачка. Драгоценные ручьи пересыхали, трава выгорала под солнцем, лошади умирали от жажды и голода.
Его воины старались не напоминать ему о его неспособности вызвать дождь. Это было небезопасно. Они также не осмеливались заговаривать о том, что тревожило их вождя даже больше, чем утраченная способность вызывать дождь.
Они слишком хорошо знали, каким жестоким становился их кровожадный вождь, когда долго оставался без вожделенной награды, доставлявшей ему огромное удовольствие. Гораздо большее, чем украденные лошади или сожженные ранчо, скальпы американских солдат или техасских рейнджеров.
Все знали, что этот огромный краснокожий индеец, имевший в резервации трех молоденьких жен, без устали шнырял по фермам и ранчо в поисках молодой белой женщины. Хорошенькой женщины. Его не привлекали худые, изможденные непосильной работой жены фермеров, чьи лица прежде времени покрылись морщинами. Он презирал толстых матрон с обвислой грудью и пышными бедрами. И он не обращал никакого внимания на женщину, если у нее были черные волосы.
Он без устали искал ту единственную женщину, которая была ему нужна, молоденькую, но не слишком. В возрасте от восемнадцати до тридцати лет.
Он уже отметил свою двадцать четвертую зиму. Этого мрачного вождя апачей, восседавшего на танцующем мустанге, звали Удар Грома.
Вождь Удар Грома гордился тем, что одно его имя наводило ужас на этих презренных бледнолицых. Его репутация становилась все более грозной после каждого опустошительного набега и каждого добытого им скальпа белого человека, который он добавлял к своим многочисленным военным трофеям. И с каждой белой красавицей, которую он считал своей личной наградой.
Удар Грома был в самом расцвете сил. О его мощи и выносливости слагали легенды. Он мог без устали пробежать двадцать или тридцать миль, мог сломать шею взрослого человека одним ударом ладони. Говорили также, что однажды на спор он поднял огромного мустанга.
Вождь Удар Грома был огромным индейцем с широкими плечами, мощной грудью и длинными мускулистыми руками и ногами. Когда его толстые губы расплывались в улыбке, на медном лице обнажались крупные белые зубы. Его нос был прямым, но слишком длинным и широким для его лица. А когда индеец злился, его огромные ноздри раздувались и дрожали, наводя ужас на соплеменников.
Впрочем, фигура индейца не была лишена красоты. Но широкое плоское лицо с большим ртом и греческим носом было уродливым, неприятным, отталкивающим. Вождь прекрасно знал, что пугал людей одним своим видом. И это радовало его. Ничто не доставляло ему большего наслаждения, чем дрожащие от страха бледнолицые.
Тело этого гиганта, прикрытое только набедренной повязкой, блестело на ярком солнце. Густые черные волосы, перехваченные на лбу белой повязкой, ниспадали на широкую спину. Резкий порыв ветра подхватил длинные черные пряди и закинул на лицо дикаря, но тот, погруженный в свои невеселые мысли, даже не заметил этого.
Его молчаливые спутники хорошо знали, что на уме у Удара Грома. Они понимали, что, пока он не отыщет то, что ему нужно, им покоя не будет. Такое уже бывало, и не раз. Эта дикая болезненная страсть требовала удовлетворения любой ценой.
И сейчас этот недуг вновь охватил их вождя. Вот уже несколько месяцев он метался по Техасу, подвергая опасности жизни своих соплеменников. И если в ближайшее время он не отыщет то, что ему нужно, они все могут погибнуть от его безрассудных поступков.
Чтобы им перестала грозить опасность, их вождь должен как можно быстрее заполучить молодую красивую белую женщину, с которой он мог бы провести несколько приятных часов или дней, пока наконец не пресытится ею. Он искал изящную, белокожую красавицу, от которой в его жилах закипела бы кровь. Покорная беспомощная игрушка, которую он мог бы раздеть догола, чтобы наслаждаться ее видом, держать в своих мощных руках, терзать и мучить, пока жизнь навсегда не покинет ее.
Вдруг Удар Грома поднял руку.
Один из дикарей в ту же секунду выдвинулся вперед и протянул вождю старую подзорную трубу, захваченную ими во время одного из набегов.
Удар Грома поднес трубу к глазам и замер. С помощью волшебных стекол он заметил на горизонте маленькое облачко пыли, быстро передвигавшееся по краю пустыни. Любопытный, но терпеливый, он смотрел в подзорную трубу и ждал. Его воины начали нервно перешептываться, а их вождь, неподвижный, как статуя, напряженно вглядывался в даль.
Воины покачивали головами, надеясь, что им не придется стоять под раскаленным солнцем весь день, но Удар Грома продолжал смотреть в трубу. И лишь через час вождь наконец опустил руку, и довольная улыбка заиграла на его толстых губах. Его орлиный взгляд, усиленный волшебными стеклами, увидел то, что он давно уже искал и, кажется, нашел.
Приятные видения поплыли перед внутренним взором вождя. Ярко горящий костер в ночной пустыне, языки пламени освещают белую нежную кожу молодой пленницы. Он видел, как от жаркого огня дрожащее тело покрывается капельками пота, и его огромные руки легко скользят по гладкой нежной коже. Языки пламени весело лизнут белую влажную плоть, а потом к ней прикоснутся его зубы.
Возможность сбежать представилась принцессе раньше, чем она ожидала.
Они ехали по сухой безводной пустыне, и Марлена заметила, что Вирджил выглядит очень усталым и больным. Его длинные черные ресницы иногда совсем закрывали прищуренные глаза. Пару раз принцесса даже подумывала: а не удрать ли ей прямо сейчас?
Но тут она вспомнила, как он говорил ей, что Ноче может догнать ее за тридцать секунд. Поэтому принцесса решила подождать более удобного случая.
Сердце ее забилось от волнения, когда, добравшись до небольших зарослей сушеницы, он предложил устроить привал. Она сразу согласилась. И когда Вирджил, вытянувшись в тени кустарника, признался, что ему требуется отдых, и спросил, может ли он доверять ей, она заверила его, что никуда не убежит.
— Мне тоже нужно отдохнуть, — устало произнесла принцесса.
— Хорошо, — прошептал он, закрывая глаза. — Давай часок поспим, а потом двинемся дальше.
— Можно мне лечь рядом с тобой?
— Нет! — быстро ответил он, открывая глаза. Ему нужен был отдых, а не утомительная изощренная пытка, поэтому он предложил ей: — Почему бы тебе не прилечь вон там… — И показал на ближайшие кусты.
